Page 44 - Рассказы
P. 44

улицы стояли озабоченные бабы и шептались о таком событии.



                Для Свата и Филата зима бы прошла плохо, если бы они не были так дружны. А для
                слободы она тянулась долго и худо: война звала мужчин, а жены вдовели и тосковали. Но
                пропадало народу не так много: вблизи слободы уже лет десять строилась и чинилась
                какая-то железная дорога — и там укрывались люди от военной службы.
                Захар Васильевич тоже поступил кровельщиком на железную дорогу и с утра уходил на
                работу, набирая в мешок харчей. Труд, видимо, томил его, и он жил с осунувшимся,
                оскорбленным лицом.

                — Игнат Порфирыч, а почему вы не на войне? Вон малый у Гладких — такая худоба, и то
                забрали! — спросил однажды днем Филат у Свата.

                — Э, куда ты вдарил, браток! — хитро засмеялся Сват. — Я человек на исходе: у меня
                контузия в голову — помаленьку с ума схожу!

                Филат открыл рот и сказал:
                — А-а! А с виду вы человек умный, Игнат Порфирыч!

                — То-то я и шапки с тобой из ветошек леплю — вошь на чужой башке утепляем! А был
                бы дурак — я бы в окопах под царем и отечеством лежал.
                Филат опять открыл рот, но не сообразил, что дальше спросить.

                Вечером, укладываясь спать. Сват сам сказал с попонки:

                — Я, Филат, ушел с войны по своему желанию! Дюже там скорбно, и своя жизнь
                делается ни к чему. Только ты никому зря не сказывай!

                — Да мне что, Игнат Порфирыч! — испуганно и поспешно ответил Филат. — Ай мне
                нужно? Только вы сами напрасно кому не скажите, что мне открылись! А то мне первому
                достанется!

                — Что ж я, сам на себя буду, что ль, наговаривать, курья твоя башка? — зычно обиделся
                Сват и разжег потухшую цигарку.

                И весь разговор забылся.
                Рано смеркались серединные дни зимы, бесшумно и забыто лежал снег на равнине.
                Ямская слобода жила — не дышала, а Сват и Филат с прежней неукротимостью шили
                шапки, хотя чувствовали, что скоро шапкам конец и чем тогда заниматься — неизвестно.
                — Пойдемте, Игнат Порфирыч, в ночные сторожа — в колотушечники! Милое дело —
                ночью караулить, а днем отдыхать! Только пока Прохор с Савелием не помрут, нас не
                возьмут — они давно живут в колотушечниках и их слободской староста любит!

                — Нет, Филат! — заявил Сват. — Я в твои колотушечники не пойду. Лучше я буду днем в
                пустую бочку суковатой палкой задаром колотить, з в сторожа не пойду! Я еще свежий
                мужик, что ты меня в старики сдаешь? Мы еще обождем!

                Шапочная работа еще кое-как шла, и сбыт был. Обыкновенно покупали шапки дальние
                мужики, но дело уже клонилось к весне, и шапки можно было брать только в солку,
                впрок, до будущего года. Несмотря на усердие в работе и экономную пищу, Сват и Филат
                ничего не заработали в запас, так что после шапок хоть дворы иди громить.



                Заходит раз к шапочникам незнакомый мужик и спрашивает с порога:
                — А картузы вы делать можете?

                — Можем! — ответил Сват, чтобы завлечь человека.
   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49