Page 46 - Рассказы

теперь на паперти с рукой стоит! Вот я теперь и тоскую сам с собой: сын бы нужон мне,
да жены сразу не сыщешь.

— Зачем тебе сын? — удивился Сват. — Ты сам хлеба не ешь — мученика хочешь родить?
— Ну а то как же? — ничего не понимал гость. — Мне теперь не жить, и никому не
цвесть — то война, то забота, — нет ничего задушевного. А сын малолетства не
запомнит, а вырастет — тогда будет хорошо…
Сват сомневался:

— То никому не известно! Может, тогда еще больше увечья будет!

— Нельзя, я тебе говорю! — злобно заспорил гость и встал с пола. — Немыслимое дело!
Я только молчу, а у меня с горя сердце кровью мокнет! Я весь заржавел от скорби — не
знаю, куда мне деться! Ты думаешь — я с радости у тебя на пол сел за твои шапки,
дырявая голова!.. Я на фронте был — там народ поголовно погибает, а ты говоришь, что
сын мой еще больше увечиться будет! Да разве я дам его какой сволочи! Разве я пущу
его на такое мученье, хамское ты отродье, дурак заштопанный? Да я горло гнилыми
зубами по швам распущу за такое дело — любому сукину сыну в полмомента!..
Сват сидел и улыбался, довольный, что задел гостя за живое нутро. А гость подышал
немного, собрал разбежавшиеся от возбуждения слова и снова принялся бить:
— Бабьи ублюдки, недоноски чертовы! Выдумали царя, веру, запечатали сверху
отечеством и бьют народ, чтоб верность такой выдумки доказать! Явится еще кто-нибудь
—расчешет в культяпой голове иную выдумку и почнет дальше народ замертво класть! А
это все чтоб одной правде все поверили! Да будь вы прокляты, триединые стервы!

Гость плюнул жидкими слюнями и треснул по плевку австрийским опорком.
Сват тянул дым из цигарки и весь светлел от удовольствия:

— Верно, друг, правильно! Живи у нас теперь задаром — я не знал, что ты такой!
Филат тоже радовался новому человеку и заговорил от себя:

— У кого есть родня дома, тот скучает на войне… А жена с сыном жальчей всех ему…

Загостивший солдат обратил внимание на Филата и, заметя его слова, открыл свою
новую мысль:
— Царь и богатые люди не знают, что сплошного народу на свете нету, а живут кучками
сыновья, матери, и один дороже другому. И так цопко кровями все ухвачены, что
расцепить — хуже, чем убить… А сверху глядеть — один ровный народ, и никто никому
не дорог! Сукины они дети, да разве же допустимо любовь у человека отнимать? Чем
потом отплачивать будут?
Гость говорил и жадно шевелил пальцами, как будто лепил руками теплые семьи и
сплачивал родственников густой нераздельной кровью. Под конец он успокоился и тихо
сообщил:

— Дюже много люди умственно соображают — это всем бедам беда…
— Да что ты, друг! — чуть ухмыльнулся Сват. — А я думал, ум нам в нужде помощник!

Гость подумал дальше:
— Когда помощник, то хорошо, а то его на жадность тянет — вот где горе! Человек
бросится, а поперек дороги сердечное чувство лежит, его и потопчут! А после вернутся и
плачут…
— Оставайся! — окончательно сказал Сват. — Проживем и втроем — не объешь!

Гость сейчас же стал разуваться и протяжно вздохнул, как дома. В первый раз он
оглядел все жилище и нашел его удобным, потому что почувствовал такую усталость,
которую не выспать за многие ночи подряд.