Page 155 - Поднятая целина
P. 155

К вечеру из района приехал вызванный Давыдовым милиционер. Батальщикова Ивана,
               Аполлона Песковатскова, Ефима Трубачева и еще нескольких «активистов» из выходцев он
               арестовал в поле. Игнатенкову старуху — на дому. Всех их направил с понятыми в район…
               Дымок сам явился в сельсовет.
                     — Прилетел, голубь? — торжествующе спросил Разметнов.
                     Усмешливо поглядывая на него. Дымок ответил:
                     — Явился. Зараз уж нечего в похоронки играть, ежели перебор вышел…
                     — Какой перебор? — Разметнов нахмурился.
                     — Ну, какой бывает перебор, когда в очко играешь? Не вышло двадцать одно — вот и
               перебор! Мне куда зараз деваться?
                     — В район пойдешь.
                     — А милиционер где?
                     — Зараз  приедет,  не  скучай  дюже!  Нарсуд  тебя  выучит,  как  председателей  бить!
               Нарсуд тебе с недобором пропишет!..
                     — Уж  это  конешно! —  охотно  согласился  Дымок  и,  зевая,  попросил:  —  Спать  мне
               охота, Разметнов. Отведи меня в сарай да примкни, покеда милиционер явится, а я сосну.
               Примкни, пожалуйста, а то во сне убегу.
                     На  следующий  день  приступили  к  сбору  расхищенного  семенного  хлеба.  Макар
               Нагульнов ходил по дворам, хозяева которых вчера брали хлеб; не здороваясь, отводя глаза в
               сторону, сдержанно спрашивал:
                     — Брал хлеб?
                     — Брал…
                     — Привезешь обратно?
                     — Прийдется отвезть…
                     — Вези, — и с тем, не прощаясь, выходил из куреня.
                     Многие  из  выходцев  взяли  семенного  хлеба  больше,  чем  раньше  ссыпали.  Раздача
               производилась  на  основании  опроса.  «Сколько  засыпал  пшеницы?»  —  спрашивал
               нетерпеливо Батальщиков. «По семь пудов на два круга». — «Неси мешки на весы!»
                     А  на  самом  деле  получавший засыпал  при  сборе  семфонда  на  семь  —  четырнадцать
               пудов меньше. Кроме этого, пудов сто, не вешавши, растащили бабы в завесках и сумках.
                     К  вечеру  пшеница  была  собрана  целиком,  за вычетом  нескольких  пудов.  Не  хватало
               лишь  пудов  двадцати  ячменя  да  нескольких  мешков  кукурузы.  Вечером  же  полностью
               роздали семена, принадлежавшие единоличникам.
                     Хуторское собрание в Гремячем началось затемно. Давыдов, при небывалом стечении
               народа в школе, говорил:
                     — Это  что  означает  вчерашнее  выступление  недавних  колхозников  и  части
               единоличников, граждане? Это означает, что они качнулись в сторону кулацкого элемента!
               Это  факт,  что  они  качнулись  в  сторону  наших  врагов.  И  это  позорный  факт  для  вас,
               граждане,  которые  вчера  грабительски  тянули  из  амбаров  хлеб,  топтали  дорогое  зерно  в
               землю  и  расхищали  в  завесках.  Из  вас,  граждане,  шли  несознательные  возгласы,  чтобы
               женщины меня били, и они меня били всем, чем попадя, а одна гражданка даже заплакала
               оттого,  что  я  виду  слабости  не  подавал.  Я  про  тебя  говорю,  гражданочка! —  И  Давыдов
               указал на Настенку Донецкову, стоявшую у стены, суетливо закутавшую головным платком
               лицо, едва лишь Давыдов начал говорить. — Это ты меня гвоздила по спине кулаками и сама
               же плакала от злости и говорила: «Бью, бью его, а он, идол, как каменный!»
                     Закутанное лицо Настенки горело огнем великой стыдобы. Все собрание смотрело на
               нее,  а  она,  потупившись  от  смущения  и  неловкости,  только  плечами  шевелила,  вытирая
               спиной побелку стены.
                     — Закрутилась, гада, как ужака под вилами! — не вытерпел Демка Ушаков.
                     — Всю стену спиной обтерла! — поддержал его рябой Агафон Дубцов.
                     — Не вертися, лупоглазая! Умела бить — умей собранию и в глаза глядеть! — рычал
               Любишкин.
   150   151   152   153   154   155   156   157   158   159   160