Page 156 - Поднятая целина

Давыдов неумолимо продолжал, но на разбитых губах его уж заскользила усмешка,
когда он говорил:
— …Ей хотелось, чтобы я на колени стал, пощады попросил, ключи от амбаров ей
отдал! Но, граждане, не из такого мы — большевики — теста, чтобы из нас кто-нибудь мог
фигуры делать! Меня в гражданскую войну юнкера били, да и то ничего не выбили! На
коленях большевики ни перед кем не стояли и никогда стоять не будут, факт!
— Верно! — Вздрагивающий, взволнованный голос Макара Нагульнова прозвучал
задушевно и хрипло.
— …Мы, граждане, сами привыкли врагов пролетариата ставить на колени. И мы их
поставим.
— И поставим в мировом масштабе! — снова вмешался Нагульнов.
— …и в мировом масштабе проделаем это, а вы вчера к этому врагу качнулись и
оказали ему поддержку. Как считать, граждане, такое выступление, когда замки с амбаров
посбивали, меня избили, а Разметнова сначала связали, посадили в подвал, а потом повели в
сельсовет и по пути на него хотели крест надеть? Это — прямое контрреволюционное
выступление! Арестованная мать нашего колхозника Игнатенка Михаила кричала, когда
вели Разметнова: «Анчихриста ведут! Сатану преисподнюю!..» — и хотела при помощи
женщин надеть на шею нательный крест на шнурке, но наш товарищ Разметнов, как и
следует коммунисту, не мог на такое издевательство согласиться! Он фактически говорил и
женщинам и вредным старухам, которые одурманены поповщиной: «Гражданки! Я не
православный, а коммунист! Отойдите с крестом прочь!» Но они продолжали приставать и
только тогда оставили его в покое, когда он перекусил шнурок зубами и активно начал
отбиваться ногами и головой. Это что же, такое, граждане? Это прямая контрреволюция! И
народный суд жестоко осудит подобных издевателей, как мать того же Игнатенка Михаила.
— Я за свою матерю не ответчик! Она сама имеет голос гражданства, пущай она и
отвечает! — крикнул Мишка Игнатенок из передних рядов.
— Так я про тебя и не говорю. Я говорю про тех типов, какие вопили против закрытия
церквей. Им не нравилось, когда церкви закрывали, а как сами принудительно хотели надеть
крест на шею коммунисту, — так это ничего! Ну, и здорово же они разоблачили свое
лицемерие! Те, что были зачинщиками этих беспорядков и кто активно выступал, —
арестованы, но остальные, поддавшиеся на кулацкую удочку, должны опомниться и понять,
что они упали в заблуждение. Это я фактически говорю… В президиум неизвестный
гражданин бросил записочку, в ней спрашивается: «Верно ли, что все, забиравшие хлеб,
будут арестованы с конфискацией имущества и сосланы?» Нет, это неверно, граждане!
Большевики не мстят, а беспощадно карают только врагов; но вас, хотя вы и вышли из
колхоза, поддавшись уговорам кулаков, хотя вы и расхитили хлеб и били нас, — мы не
считаем врагами. Вы — качающиеся середняки, временно заблужденные, и мы к вам
административных мер применять не будем, а будем вам фактически открывать глаза.
По школе прокатился сдержанный рокот голосов. Давыдов продолжал:
— И ты, гражданочка, не бойся, раскутай лицо, никто тебя не тронет, хотя ты, меня и
здорово колотила вчера. Но вот если выедем завтра сеять и ты будешь плохо работать, то уж
тогда я всыплю тебе чертей, так и знай! Только уж бить я буду не по спине, а ниже, чтобы
тебе ни сесть, ни лечь нельзя было, прах тебя возьми!
Несмелый смешок окреп, а пока докатился до задних рядов, вырос в громовитый,
облегчающий хохот.
— …Поволынили, граждане, и будет! Зябь перестаивается, время уходит, надо
работать, а не валять дурака, факт! Отсеемся — тогда можно будет и подраться и
побороться… Я вопрос ставлю круто: кто за Советскую власть — тот завтра едет в поле, кто
против — тот пускай семечки лущит. Но кто не поедет завтра сеять, у того мы — колхоз —
землю заберем и сами засеем!
Давыдов отошел от края сцены, сел за стол президиума, и, когда потянулся к графину,
из задних рядов, из сумеречной темноты, озаренной оранжевым светом лампы, чей-то