Page 161 - Поднятая целина

бисерную курочку за ногу. Щукарь задушил курицу с быстротой матерого хоря и только что
начал просовывать ее в мешок, как услышал негромкий вопрос: «Курочек щупаешь?» — и
увидел поднимавшегося из-за плетня Краснокутова. Так растерялся дед Щукарь, что
выронил из рук мешок, снял шапку и некстати поздоровался: «Доброго здоровья, Афанасий
Петрович!» — «Слава богу, — отвечал тот. — Курочками, говорю, займаешься?» —
«Вот-вот! Иду мимо и вижу — бисерная курица! Такая по ней диковинная разноцветь пера,
что даже не мог я утерпеть. Дай, думаю, поймаю, погляжу вблизу, что это за диковинная
птаха? Век прожил, а такой любопытственной не видывал!»
Щукарева хитрость была прямо-таки неуместна, и Краснокутов положил ей конец: «Не
бреши, старый мерин! Курей в мешках не разглядывают! Признавайся: на какую надобность
хотел скрасть?» И Щукарь повинился: сказал, что хотел угостить пахарей своей бригады
кашей с курятиной. К его удивлению, Краснокутов и слова не сказал суперечь, а только
посоветовал: «Пахарям можно, в этом греху нету. Раз уж ты пошкодил одну курочку, то
клади ее в мешок, да вдобавки подстрели костыликом ишо одну, да не эту, а вон энту, какая
не несется, хохлатую… Из одной курицы на бригаду лапши не сваришь. Лови другую скорей
и метись живее, а то — не дай бог — старуха моя вспопашится, так нам с тобой обоим
тошноты наделает!»
Щукарь, донельзя довольный исходом дела, поймал вторую курицу и махнул через
прясло. За два часа он пришел на стан, а к приезду Любишкина из хутора у него уже кипела в
трехведерном котле вода, выпрыгивало разварившееся пшено, и порезанная на куски
курятина истекала наваристым жиром. Каша удалась на славу. Единственно, чего опасался
дед Щукарь, — это того, что каша будет приванивать стоялой водой, так как воду черпал он
в ближнем мелководном пруду, а непроточная вода там уже крылась чуть заметной зеленью.
Но опасения его не оправдались: все ели и усердно хвалили, а сам бригадир Любишкин даже
сказал: «В жизни не ел такого кондера! Благодарность тебе, дедок, от всей бригады!»
Котел быстренько опорожнили. Самые проворные уже начали доставать со дна гущу и
куски мяса. В этот-то момент и случилось то, что навек испортило поварскую карьеру
Щукаря… Любишкин вытащил кусочек мясца, понес его было ко рту, но вдруг отшатнулся и
побледнел.
— Это что же такое? — зловеще спросил он у Щукаря, поднимая кончиками пальцев
кусок белого разваренного мяса.
— Должно, крылушко, — спокойно ответил дед Щукарь.
Лицо Любишкина медленно наливалось синеватым румянцем страшного гнева.
— Кры-луш-ко?.. А ну, гляди сюда, каш-ше-варррр! — зарычал он.
— Ох, милушки мои! — ахнула одна из баб. — Да на ней когти!..
— Повылазило тебе, окаянная! — обрушился на бабу Щукарь. — Откуда на крыле
когти? Ты под юбкой на себе их поищи!
Он кинул на разостланное ряднище ложку, всмотрелся: в подрагивающей руке
Любишкина болталась хрупкая косточка, оперенная на конце перепонками и крохотными
коготками…
— Братцы! — воскликнул потрясенный Аким Бесхлебнов. — А ить мы лягушку
съели!..
Вот тут-то и началось смятение чувств: одна из брезгливых бабенок со стоном
вскочила и, зажимая ладонями рот, скрылась за полевой будкой. Кондрат Майданников,
глянув на вылупленные в величайшем изумлении глаза деда Щукаря, упал на спину,
покатываясь со смеху, насилу выкрикнул: «Ой, бабочки! Оскоромилися вы!» Казаки,
отличавшиеся меньшей брезгливостью, поддержали его: «Не видать вам теперича
причастия!» — в притворном ужасе закричал Куженков. Но Аким Бесхлебнов, возмущенный
смехом, свирепо заорал: «Какой тут могет быть смех?! Бить Щукарячью породу!..»
— Откель могла лягушка в котел попасть? — допытывался Любишкин.
— Да ить он воду в пруду черпал, значит, не доглядел.
— Сукин сын! Нутрец седой!.. Чем же ты нас накормил?! — взвизгнула Аниська, сноха