Page 233 - Поднятая целина

— Только без обиды! Ты думал, я твою пахоту мерил спроста? Ты же в иных местах
пахал глубже, чем трактор! Ты свою злость на земле срываешь, а обиду на быков
перекладываешь… Со слов тех, кто тебя знает, похоже, что у тебя с Лукерьей дело идет к
концу. Верно это?
— Похоже.
— Что ж, этому можно лишь от души порадоваться. Только кончай волынку поскорее,
дорогой Семен! Народ к тебе хорошо относится, но плохо то, что тебя жалеют — пойми,
именно жалеют! — из-за этой непутевой связи. Когда люди по русской привычке жалеют
всяких там сирых да убогих — это в порядке вещей. Но вот когда они начинают жалеть
умного парня, да еще своего вожака, — что может быть постыднее и ужаснее для такого
человека? И главное, твое дурацкое увлечение негодной бабенкой, да еще недавней женой
товарища, на мой взгляд, мешает всему! Иначе чем же объяснить непростительные провалы
в твоей работе, в работе Нагульнова? Завязались вы тут чертовым узлом, и если сами не
развяжетесь — райкому придется рубить, так и знай!
— Может быть, мне лучше уйти из Гремячего? — нерешительно спросил Давыдов.
— Не говори глупостей! — резко оборвал его Нестеренко. — Если напакостил, то
сначала надо за собой почистить, а потом уже говорить об уходе. Ты мне лучше скажи вот
что: знаешь ты Егорову, учительницу-комсомолку?
— Знаю, встречался. — Давыдов вдруг некстати улыбнулся, вспомнив свою первую
встречу зимой, во время раскулачивания, с молоденькой, до крайности стеснительной
учительницей.
Знакомясь с ним, она как-то неловко, лодочкой протянула ему холодную потную
ручонку и покраснела мучительно, до слез, еле выдавив из себя: «Учительница Егорова
Люда». Тогда Давыдов предложил Нагульнову: «Возьми к себе в бригаду
учительку-комсомолку. Пусть молодая посмотрит, что за штука классовая борьба». Но
Нагульнов, хмуро рассматривая свои длинные, смуглые руки, ответил: «Бери ты ее к себе, а
мне она не нужна в таком деле! Она ведет первые классы, у нее парнишка получит двойку,
так она вместе с ним слезами заливается. И кто такую девку в комсомол принимал? Разве это
комсомолка? Слюни в юбке!»
Нестеренко впервые нахмурил брови, осуждающе взглянул на Давыдова:
— Чему ты, спрашивается, улыбаешься? Что ты веселого нашел в моем вопросе?
Давыдов сделал неловкую попытку объяснить причину своей неуместной веселости:
— Пустое, так просто, вспомнил пустячок один про эту учительницу… Очень она
скромная у нас…
— Пустячки вспоминаешь! Нашел время забавляться! — с нескрываемым
раздражением воскликнул Нестеренко. — Ты лучше бы вспомнил о том, что эта скромная
учительница — единственный член комсомола у вас в хуторе! Такой большой хутор и нет
комсомольской ячейки. Это тебе не пустячок! Кто за это должен отвечать? И Нагульнов, в
первую очередь, и ты, и я вместе с вами. А ты еще улыбаешься… Плохая эта улыбка, Семен
Давыдов! И давай не ссылаться на неотложные дела! Все дела, какие партия дала нам в руки,
неотложны. Другой вопрос — как мы умеем поворачиваться.
Давыдов уже начинал понемногу злиться, но все же, сдерживая себя, сказал:
— Ты, товарищ Нестеренко, один побыл в Гремячем Логу и за это время успел
обнаружить вон сколько промахов и недостатков в нашей работе, да и мое поведение
отметил… А что было бы, если бы ты пожил тут с января месяца? Твоих замечаний хватило
б на неделю выслушивать, факт!
Последняя фраза Давыдова несколько развеселила Нестеренко. Он лукаво прищурился,
толкнул Давыдова локтем.
— А ты, Семен, не допускаешь такого предположения: если бы я не просто «был» в
Гремячем, а работал бок о бок с вами, то, возможно, и промахов меньше было?
— Факт, что меньше, но все равно нашлись бы. Ты тоже ошибался бы, как миленький,
факт! Знаешь ли, я многие свои промахи вижу, но не все и не сразу исправляю, вот в чем моя