Page 237 - Поднятая целина

вдруг, ни с того ни с сего, яростно загремела посудой, бесцельно переставляя ее по столу,
вернее даже не переставляя, а расшвыривая как попало и куда попало…

9

Давыдов шел неспешным, но широким шагом. Поднявшись на бугор, он остановился,
посмотрел на безлюдный в эту пору дня бригадный стан, на вспаханное поле, раскинувшееся
по противоположному склону почти до самого горизонта. Что ни говори, а потрудился он
эти дни во всю силу, и пусть не обижаются на него за чрезмерную нагрузку ни погоныч
Варюха, ни Кондратовы быки… А интересно будет в октябре взглянуть на этот массив:
наверное, сплошь покроют его кустистые зеленя озимой пшеницы, утренние заморозки
посеребрят их инеем, а в полдень, когда пригреет низко плывущее в бледной синеве
солнце, — будто после проливного дождя, заискрятся озими всеми цветами радуги, и каждая
капелька будет отражать в себе и холодное осеннее небо, и кипенно-белые перистые
облачка, и тускнеющее солнце…
Отсюда, издали, окруженная зеленью трав, пахота лежала, как огромное, развернутое
во всю ширь полотнище черного бархата. Только на самом краю ее, на северном скате, там,
где близко к поверхности выходили суглинки, — тянулась неровная, рыжая с бурыми
подпалинами кайма. Вдоль борозд тускло блистали отвалы чернозема, выбеленные лемехами
плугов, над ними кружились грачи, и, словно одинокий подснежник, на черной пахоте
виднелось голубое пятно: Варя Харламова бросила утратившую для нее теперь всякий
интерес работу и, понурив голову, медленно брела к стану. А Кондрат Майданников
неподвижно сидел на борозде, курил. Что ему еще оставалось делать без погоныча, когда с
быками, вокруг которых роились тучи оводов, не было никакого сладу?
Увидев остановившегося на перевале Давыдова, Варя тоже остановилась, проворно
сняла с головы платок, тихонько взмахнула им. Этот молчаливый и несмелый призыв
заставил Давыдова улыбнуться. Он помахал в ответ кепкой, пошел уже не оглядываясь.
«Экая самоуверенная девица! Сама по себе очень милая, но фактически избалованная и
самоуправная. А бывают девушки неизбалованные? И так, чтобы безо всякого кокетства с их
стороны? Что-то я таких за свою жизнь и во сне не повидал и наяву не встречал… Как только
стукнет любой этакой красавице шестнадцать или семнадцать лет, так она начинает
принаряжаться, всячески прихорашиваться на свой лад, силу свою и власть начинает над
нашим братом потихоньку пробовать, уж это — факт! — размышлял Давыдов на ходу. —
Вот и Варюха-горюха берется приручить меня, характер свой оказывает. Но только ничего из
этого дела у нее не выйдет: балтийцы — стреляный народ! А почему она идет к будке? Идет
не спеша, вразвалочку, значит, не Кондрат послал ее по делу, а идет она по собственному
желанию, по своему глупому девичьему капризу. Может быть, потому, что я ушел из
бригады? Ну, тогда это — фактическое безобразие и полное нарушение трудовой
дисциплины! Если по уважительной причине идет — пожалуйста, шагай себе на здоровье, а
если через какой-нибудь каприз — взгреть на первом же бригадном собрании, невзирая ни на
ее молодость, ни на красивую личность! Пахота — это тебе не воскресное игрище, и
потрудись мне работать как полагается», — уже с раздражением думал Давыдов.
Странное чувство раздвоенности испытывал он в этот момент: с одной, стороны, он
негодовал на Варю за самовольство, а с другой — его мужскому самолюбию льстила
догадка, что из-за него девушка на какое-то время оставила работу…
Он вспомнил, как один из его ленинградских приятелей, тоже бывший матрос, начиная
ухаживать за какой-либо девушкой, отводил его в сторону и, стараясь быть серьезным
заговорщицки шептал: «Семен, иду на сближение с противником. В случае неустойки с моей
стороны — поддержи меня с флангов, а если буду бит — пожалуйста, прикрой мое позорное
отступление». Вспомнил и улыбнулся далекому прошлому и тотчас подумал: «Нет, мне с
этим „противником“, Варюхой, „идти на сближение“ не годится. Не по моему возрасту она,
не из того экипажа… Да тут не успею я и притопнуть за ней, а колхозники сразу вообразят,