Page 282 - Поднятая целина

виду. Никакой казенщины! Никакой официальности! Да, признаться, я и сам люблю
домашнюю обстановку и хочу чтобы люди, заходя ко мне, чувствовали себя без стеснения,
как дома. Правильно я говорю?
Давыдов пожал плечами, уклоняясь от ответа, и сразу же перешел к делу:
— У меня к тебе неприятный разговор, сосед.
Маленькие лукавые глазки Поляницы совсем потонули в мясистых складках кожи и
аспидно посверкивали оттуда, словно крохотные кусочки антрацита, густые черные брови
высоко поднялись.
— Какие могу быть неприятные разговоры у хороших соседей? Ты меня пугаешь,
Давыдов! Всегда мы с тобой, как рыба с водой, и вдруг, нате вам, — неприятные разговоры.
Да я и поверить в это не могу! Как хочешь, а я не верю!
Давыдов пристально смотрел в глаза Поляницы, но уловить их выражение так и не
смог. Лицо Поляницы было по-прежнему добродушно и непроницаемо, а на губах застыла
приветливая, спокойная улыбка. Как видно, председатель колхоза «Красный луч» был
врожденным артистом, умело владел собою и не менее умело вел игру.
— Сено, наше сено, по твоему указанию увезли сегодня ночью? — без обиняков
спросил Давыдов.
Брови Поляницы поднялись еще выше:
— Какое сено, друг?
— Обыкновенное, степное.
— В первый раз слышу! Увезли, говоришь? Наши, тубянцы? Не может быть! Не верю!
Стреляй меня, казни меня, но не поверю! Имей в виду, Семен, друг мой, что колхозники
«Красного луча» — исключительно честные труженики наших социалистических полей, и
твои подозрения оскорбляют не только их, но и меня как председателя колхоза! Прошу тебя,
друг, серьезно иметь это в виду.
Скрывая досаду, Давыдов спокойно сказал:
— Вот что, липовый друг, я тебе не Литвинов, а ты мне не Чемберлен, и нам с тобой
нечего в дипломатию играться. Сено по твоей указке забрали?
— Опять же, друг, о каком сене идет речь?
— Да ведь это же получается сказка про белого бычка! — возмущенно воскликнул
Давыдов.
— Имей в виду, друг, я серьезно спрашиваю: о каком сене ты ведешь разговор?
— О сене в Калиновом Углу. Там наши травокосы рядом, и вы наше сено попросту
украли, факт!
Поляница, будто обрадовавшись, что недоразумение так счастливо разрешилось,
звучно хлопнул себя ладонями по сухим голеням и раскатисто засмеялся:
— Так ты бы с этого и начинал, дружище! А то заладил одно — сено да сено, а какое
сено — вопрос. В Калиновом Углу вы по ошибке или с намерением произвели покос на
нашей земле. Мы это сено и забрали на полном и законном основании. Ясно, друг?
— Нет, липовый друг, неясно. Почему же, если это ваше сено, вы увозили его
воровски, ночью?
— Это дело бригадира. Ночью для скота, да и для людей работать лучше, прохладнее,
наверно, поэтому и возили его ночью. А у вас ночами разве не работают? Напрасно! Ночью,
особенно светлой, работать гораздо легче, чем среди дня, в жарищу.
Давыдов усмехнулся:
— Сейчас в аккурат ночи-то темные, факт!
— Ну, знаешь ли, и в темную ночь ложку мимо рта не пронесешь.
— Особенно если в ложке — чужая каша…
— Это ты оставь, друг! Имей в виду, что твои намеки глубоко оскорбляют и честных,
вполне сознательных колхозников «Красного луча», и меня как председателя колхоза.
Как-никак, но мы труженики, а не мазурики, имей в виду!
Глаза Давыдова сверкнули, но он, все еще сдерживаясь, сказал: