Page 33 - Поднятая целина

Неожиданно для Давыдова он быстро встал, и тотчас же, как кинутый трамплином,
подпрыгнул Нагульнов.
— Гад! — выдохнул звенящим шепотом, стиснув кулаки. — Как служишь революции?
Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Да скажи мне, что надо их
в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порежу! — вдруг дико закричал
Нагульнов, и в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ
вскипела пена.
— Да не кричи ты! Сядь! — встревожился Давыдов.
Андрей, опрокинув стул, торопливо шагнул к Нагульнову, но тот, прислонясь к стенке,
запрокинув голову, с закатившимися глазами, пронзительно, протяжно закричал:
— Зарублю-у-у-у!.. — а сам уже валился на бок, левой рукой хватая воздух в поисках
ножен, правой судорожно шаря невидимый эфес шашки.
Андрей успел его подхватить на руки, чувствуя, как страшно напряглись все мускулы
отяжелевшего Макарова тела, как стальной пружиной распрямились ноги.
— Припадок… Ноги ему держи!.. — успел Андрей крикнуть Давыдову.

В школу они пришли, когда там уже битком набился пришедший на собрание народ.
Помещение не могло вместить всех. Казаки, бабы и девки густо стояли в коридоре, на
крыльце. Из жерла настежь распахнутых дверей Вылетал пар, мешаясь с табачным дымом.
Нагульнов, бледный, с запекшейся на разбитых губах кровью, шел по коридору
первый. Под отчетливым шагом его похрустывала подсолнечная лузга. Казаки сдержанно
посматривали на него, расступаясь. Зашептали, увидя Давыдова.
— Это и есть Давыдов? — громко спросила девка в цветастой шальке, указывая на
Давыдова носовым платком, туго набитым семечками.
— В пальте… А сам небольшой.
— Небольшой, а машковатый, гля, у него шеяка, как у доброго бугая! К нам для
приплоду прислали, — засмеялась одна, щуря на Давыдова круглые серые глаза.
— А он в плечах просторный, тысячник-то. Этот, небось, обнимет, девоньки, —
беззастенчиво говорила Наталья-жалмерка, поводя подкрашенной бровью.
Грубоватый, прокуренный голос парня язвительно сказал:
— Нашей Наталке-давалке лишь бы в штанах.
— Голову ему уж наклевали никак? Перевязанный…
— Это от зубов, небось…
— Не. Титок…
— Девки! Лапушки! И чего вы на приезжего человека гляделки вылупили? Ай у меня
хуже? — немолодой выбритый досиза казак, хохоча, обхватил длинными руками целый
табун девок, прижал их к стене.
Поднялся визг. По спине казака гулко забарабанили девичьи кулаки.
Давыдов вспотел, пока добрался до классных дверей. Толпа пахуче дышала
подсолнечным маслом семечек, луком, махрой, пшеничной отрыжкой. От девок и молодых
баб наносило пряным запахом слежалых в сундуках нарядов, помадой. Глухой пчелиный гул
стоял в школе. Да и сами люди шевелились черным кипящим клубом, похожим на
отроившийся пчелиный рой.
— Лихие у вас девки, — смущенно сказал Давыдов, когда взбирались на сцену.
На сцене, сбитой из шалевок, стояли две сдвинутые ученические парты. Давыдов с
Нагульновым сели. Разметнов открыл собрание. Президиум выбрали без задержки.
— Слово о колхозе предоставляется товарищу уполномоченному райкома партии
Давыдову, — голос Разметнова смолк, и, резво убывая, пошел на отлив прибойный гул
разговоров.
Давыдов встал, поправил на голове повязку. Он с полчаса говорил под конец осипшим
голосом. Собрание молчало. Все ощутимей становилась духота. При тусклом свете двух