Page 36 - Поднятая целина

Майданников достал засаленную записную книжонку, торопливо стал искать
исчерченные каракулями странички.
— Вы погодите смеяться, может, плакать придется!.. — заговорил он сердито. — Да,
записываю, над чем кормлюсь. И вот зараз прочту вам. Тут разные были голоса, и ни одного
путного. Об жизни мало думаете…
Давыдов насторожился. В передних рядах завиднелись улыбки. Рябью — голоса по
школе.
— Мое хозяйство середняцкое, — не смущаясь, уверенно начал Майданников. — Сеял
я в прошлом году пять десятин. Имею, как вам известно, пару быков, коня, корову, жену и
троих детей. Рабочие руки — вот они, одни. С посева собрал: девяносто пудов пшеницы,
восемнадцать жита и двадцать три овса. Самому надо шестьдесят пудов на прокорм семьи,
на птицу надо пудов десять, овес коню остается. Что я могу продать государству? Тридцать
восемь пудов. Клади кругом по рублю с гривенником, получится сорок один рубль чистого
доходу. Ну, птицу продам, утей отвезу в станицу, выручу рублей пятнадцать. — И, тоскуя
глазами, повысил голос: — Можно мне на эти деньги обуться, одеться, гасу, серников 16 ,
мыла купить? А коня на полный круг подковать деньги стоит? Чего же вы молчите? Можно
мне так дальше жить? Да ить это хорошо, бедный ли, богатый урожай. А ну, хлоп —
неурожай? Кто я тогда? Старец 17 ! Какое ж вы, вашу матушку, имеете право меня от колхоза
отговаривать, отпихивать? Неужели мне там хуже этого будет? Брешете! И всем вам так,
какие из середняков. А через чего вы супротивничаете и себе и другим головы морочите,
зараз скажу.
— Сыпь им, сукиным котам, Кондрат! — в восторге заорал Любишкин.
— И всыплю, нехай почухаются! Через то вы против колхоза, что за своей коровой да
за своим скворешником-двором белого света не видите. Хоть сопливое, да мое. Вас ВКП
пихает на новую жизнь, а вы как слепой телок: его к корове под сиську ведут, а он и ногами
брыкается и головой мотает. А телку сиську не сосать — на белом свете не жить! Вот и все.
Я нынче же сяду заявление в колхоз писать и других к этому призываю. А кто не хочет —
нехай и другим не мешает.
Разметнов встал:
— Тут дело ясное, граждане! Лампы у нас тухнут, и время позднее. Подымайте руки,
кто за колхоз. Одни хозяева дворов подымают.
Из двухсот семнадцати присутствовавших домохозяев руки подняли только шестьдесят
семь.
— Кто против?
Ни одной руки не поднялось.
— Не хотите записываться в колхоз? — спросил Давыдов. — Значит, верно товарищ
Майданников говорил?
— Не жа-ла-ем! — гундосый бабий голос.
— Нам твой Майданников не указ!
— Отцы-деды жили…
— Ты нас не силуй!
И когда уже замолкли выкрики, из задних рядов, из темноты, озаряемой вспышками
цигарок, чей-то запоздалый, пронзенный злостью голос:
— Нас нечего загонять дуриком! Тебе Титок раз кровь пустил, и ишо можно…
Будто плетью Давыдова хлестнули. Он в страшной тишине с минуту стоял молча,
бледнея, полураскрыв щербатый рот, потом хрипло крикнул:
— Ты! Вражеский голос! Мне мало крови пустили! Я еще доживу до той поры, пока

16 Керосину, спичек.

17 Нищий.