Page 38 - Поднятая целина
P. 38
Кондрат прилег с вечера, не раздеваясь, не гася огня в фонаре. Семь раз вышел он к
корове! И только на восьмой, уже перед светом, еще не открыв дверцы на коровий баз,
услышал глубокий и трудный стон, вошел: корова опрастывалась от последа, а крохотный
белоноздрый телок, уже облизанный, шершавый, жалко дрожащий, искал похолодевшими
губами вымя. Кондрат схватил выпавший послед, чтобы корова его не съела 18 , а потом
поднял телка на руки и, отогревая его теплом своего дыхания, кутая в полу зипуна, на рыси
понес в хату.
— Бык! — обрадованно воскликнул он.
Анна перекрестилась:
— Слава тебе, господи! Оглянулся милостивец на нашу нужду!
А нужды с одной лошаденкой хватнул Кондрат по ноздри. И вот вырос бык и добре
работал на Кондрата, летом и в зимнюю стужу, бесчисленное количество раз переставляя
свои клешнятые копыта по дорогам и пашням, волоча плуг или арбу.
Кондрат, глядя на быка, вдруг почувствовал острый комок в горле, резь в глазах.
Заплакал и пошел с база, как будто облегченный прорвавшейся слезой. Остальцы ночи не
спал, курил.
…Как будет в колхозе? Всякий ли почувствует, поймет так, как понял он, что путь туда
— единственный, что это — неотвратимо? Что как ни жалко вести и кинуть на общие руки
худобу, выросшую вместе с детьми на земляном полу хаты, а надо вести. И
подлюку-жалость эту к своему добру надо давить, не давать ей ходу к сердцу… Об этом
думал Кондрат, лежа рядом с похрапывающей женой, глядя в черные провалы темноты
невидящими, ослепленными темнотой глазами. И еще думал: «А куда же ягнят, козлят
сведем? Ить им хата теплая нужна, большой догляд. Как их, враженят, разбирать, ежели они
все почти одинаковые? Их и матеря будут путать и люди. А коровы? Корма как свозить?
Потеряем сколько! Что, если разбредутся люди через неделю же, испугавшись трудного?
Тогда — на шахты, кинув Гремячий на всю жизнь. Не при чем жить остается».
Перед светом он забылся в дреме. И во сне ему было трудно и тяжело. Нелегко давался
Кондрату колхоз! Со слезой и с кровью рвал Кондрат пуповину, соединявшую его с
собственностью, с быками, с родным паем земли…
Утром он позавтракал, долго писал заявление, мучительно морща лоб, обрезанный
полосою загара. Получилось:
«Товарищу Макару Нагульнову
в ячейку коммунистической гремяченской партии.
Заявление
Я, Кондрат Христофоров Майданников, середняк, прошу принять меня в
колхоз с моей супругой и детьми, и имуществом, и со всей живностью. Прошу
допустить меня до новой жизни, так как я с ней вполне согласный.
К.Майданников».
— Вступил? — спросила жена.
— Вступил.
— Скотину поведешь?
— Зараз поведу… Ну, что же ты кричишь, идолова дура? Мало я на тебя слов
срасходовал, уговаривал, а ты опять за старое? Ты же согласилась!
— Мне, Кондраша, одну корову жалко… Я согласная. Только уж дюже сердце болит…
— говорила она» улыбаясь и завеской вытирая слезы.
Следом за матерью заплакала и Христишка, младшая четырехлетняя девчушка.
Кондрат выпустил с база корову и быков; обротав лошадь, погнал к речке. Напоил.
18 На Верхнем Дону широко было распространено поверье, что если корова съест послед, молоко нельзя
употреблять двенадцать суток (прим.авт.)