Page 119 - Поединок
P. 119

тысячами  комнат,  в  которых  свет,  пение,  чудные  картины,  умные,  изящные  люди,  смех,
               танцы, любовь — все, что есть великого и грозного в искусстве. А вы в этом дворце до сих
               пор видели один только темный, тесный чуланчик, весь в сору и в паутине, — и вы боитесь
               выйти из него.
                     Ромашов  причалил  к  пристани  и  помог  Назанскому  выйти  из  лодки.  Уже  стемнело,
               когда  они  приехали  на  квартиру  Назанского.  Ромашов  уложил  товарища  в  постель  и  сам
               накрыл его сверху одеялом и шинелью.
                     Назанский  так  сильно  дрожал,  что  у  него  стучали  зубы.  Ежась  в  комок  и  зарываясь
               головой в подушку, он говорил жалким, беспомощным, детским голосом:
                     — О, как я боюсь своей комнаты… Какие сны, какие сны!
                     — Хотите, я останусь ночевать? — продолжал Ромашов.
                     — Нет,  нет,  не  надо.  Пошлите,  пожалуйста,  за  бромом…  и…  немного  водки.  Я  без
               денег…
                     Ромашов  просидел  у  него  до  одиннадцати  часов.  Понемногу  Назанского  перестало
               трясти.  Он  вдруг  открыл  большие,  блестящие,  лихорадочные  глаза  и  сказал  решительно,
               отрывисто:
                     — Теперь уходите. Прощайте.
                     — Прощайте, — сказал печально Ромашов.
                     Ему  хотелось  сказать:  «Прощайте,  учитель»,  но  он  застыдился  фразы  и  только
               прибавил с натянутой шуткой:
                     — Почему — прощайте? Почему не до свидания?
                     Назанский засмеялся жутким, бессмысленным, неожиданным смехом.
                     — А почему не до свидания? — крикнул он диким голосом сумасшедшего.
                     И Ромашов почувствовал на всем своем теле дрожащие волны ужаса.

                                                             XXII

                     Подходя  к  своему  дому,  Ромашов  с  удивлением  увидел,  что  в  маленьком  окне  его
               комнаты, среди теплого мрака летней ночи, брезжит чуть заметный свет. «Что это значит? —
               подумал  он  тревожно  и  невольно  ускорил  шаги. —  Может  быть,  это  вернулись  мои
               секунданты  с  условиями  дуэли?»  В  сенях  он  натолкнулся  на  Гайнана,  не  заметил  его,
               испугался, вздрогнул и воскликнул сердито:
                     — Что за черт! Это ты, Гайнан? Кто тут?
                     Несмотря  на  темноту,  он  почувствовал,  что  Гайнан,  по  своей  привычке,  заплясал  на
               одном месте.
                     — Там тебе барина пришла. Сидит.
                     Ромашов  отворил  дверь.  В  лампе  давно  уже  вышел  весь  керосин,  и  теперь  она,
               потрескивая,  догорала  последними  чадными  вспышками.  На  кровати  сидела  неподвижная
               женская фигура, неясно выделяясь в тяжелом вздрагивающем полумраке.
                     — Шурочка! —  задыхаясь,  сказал  Ромашов  и  почему-то  на  цыпочках  осторожно
               подошел к кровати. — Шурочка, это вы?
                     — Тише. Садитесь, — ответила она быстрым шепотом. — Потушите лампу.
                     Он дунул сверху в стекло. Пугливый синий огонек умер, и сразу в комнате стало темно
               и  тихо,  и  тотчас  же  торопливо  и  громко  застучал  на  столе  не  замечаемый  до  сих  пор
               будильник.  Ромашов  сел  рядом  с  Александрой  Петровной,  сгорбившись  и  не  глядя  в  ее
               сторону. Странное чувство боязни, волнения и какого-то замирания в сердце овладело им и
               мешало ему говорить.
                     — Кто у вас рядом, за стеной? — спросила Шурочка. — Там слышно?
                     — Нет,  там  пустая  комната…  старая  мебель…  хозяин  —  столяр.  Можно  говорить
               громко.
                     До  все-таки  оба  они  продолжали  говорить  шепотом,  и  в  этих  тихих,  отрывистых
               словах,  среди  тяжелого,  густого  мрака,  было  много  боязливого,  смущенного  и  тайно
   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123