Page 68 - Поединок

— О-о-о! — Веткин значительно и гордо кивнул подбородком вверх. — Я сегодня
проделал такую комбинацию, что у любого министра финансов живот бы заболел от зависти.
— Именно?
Комбинация Веткина оказалась весьма простой, но не лишенной остроумия, причем
главное участие в ней принимал полковой портной Хаим. Он взял от Веткина расписку в
получении мундирной пары, но на самом деле изобретательный Павел Павлович получил от
портного не мундир, а тридцать рублей наличными деньгами.
— И в конце концов оба мы остались довольны, — говорил ликующий Веткин, — и
жид доволен, потому что вместо своих тридцати рублей получит из обмундировальной кассы
сорок пять, и я доволен, потому что взогрею сегодня в собрании всех этих игрочишек. Что?
Ловко обстряпано?
— Ловко! — согласился Ромашов. — Приму к сведению в следующий раз. Однако
прощайте, Павел Павлыч. Желаю счастливой карты.
Они разошлись. Но через минуту Веткин окликнул товарища. Ромашов обернулся.
— Зверинец смотрели? — лукаво спросил Веткин, указывая через плечо большим
пальцем на дом Рафальского.
Ромашов кивнул головой и сказал с убеждением:
— Брем у нас славный человек. Такой милый!
— Что и говорить! — согласился Веткин. — Только — псих!

XIII

Подъезжая около пяти часов к дому, который занимали Николаевы, Ромашов с
удивлением почувствовал, что его утренняя радостная уверенность в успехе нынешнего дня
сменилась в нем каким-то странным, беспричинным беспокойством. Он чувствовал, что
случилось это не вдруг, не сейчас, а когда-то гораздо раньше; очевидно, тревога нарастала в
его душе постепенно и незаметно, начиная с какого-то ускользнувшего момента. Что это
могло быть? С ним происходили подобные явления и прежде, с самого раннего детства, и он
знал, что, для того чтобы успокоиться, надо отыскать первоначальную причину этой смутной
тревоги. Однажды, промучившись таким образом целый день, он только к вечеру вспомнил,
что в полдень, переходя на станции через рельсы, он был оглушен неожиданным свистком
паровоза, испугался и, этого не заметив, пришел в дурное настроение; но — вспомнил, и ему
сразу стало легко и даже весело.
И он принялся быстро перебирать в памяти все впечатления дня в обратном порядке.
Магазин Свидерского; духи; нанял извозчика Лейбу — он чудесно ездит; справлялся на
почте, который час, великолепное утро; Степан… Разве в самом деле Степан? Но нет — для
Степана лежит отдельно в кармане приготовленный рубль. Что же это такое? Что?
У забора уже стояли три пароконные экипажа. Двое денщиков держали в поводу
оседланных лошадей: бурого старого мерина, купленного недавно Олизаром из
кавалерийского брака, и стройную, нетерпеливую, с сердитым огненным глазом, золотую
кобылу Бек-Агамалова.
«Ах — письмо! — вдруг вспыхнуло в памяти Ромашова. — Эта странная фраза:
несмотря ни на что … И подчеркнуто… Значит, что-то есть? Может быть, Николаев
сердится на меня? Ревнует? Может быть, какая-нибудь сплетня? Николаев был в последние
дни так сух со мною. Нет, нет, проеду мимо!»
— Дальше! — крикнул он извозчику.
Но тотчас же он — не услышал и не увидел, а скорее почувствовал, как дверь в доме
отворилась, — почувствовал по сладкому и бурному биению своего сердца.
— Ромочка! Куда же это вы? — раздался сзади него веселый, звонкий голос
Александры Петровны.
Он дернул Лейбу за кушак и выпрыгнул из экипажа. Шурочка стояла в черной раме
раскрытой двери. На ней было белое гладкое платье с красными цветами за поясом, с