Page 34 - Приглашение на казнь

кисти, проба кис" -- и уродливый оплыв. От непривычки ходить
одному у Цинцинната размякли мышцы, в боку закололо.
Вот тогда-то Цинциннат остановился и, озираясь, как будто
только что попал в эту каменную глушь, собрал всю свою волю,
представил себе во весь рост свою жизнь и попытался с
предельной точностью уяснить свое положение. Обвиненный в
страшнейшем из преступлений, в гносеологической гнусности (*8),
столь редкой и неудобосказуемой, что приходится пользоваться
обиняками вроде: непроницаемость, непрозрачность, препона;
приговоренный за оное преступление к смертной казни;
заключенный в крепость в ожидании неизвестного, но близкого, но
неминучего срока этой казни (которая ясно предощущалась им, как
выверт, рывок и хруст чудовищного зуба, причем все его тело
было воспаленной десной, а голова этим зубом); стоящий теперь в
коридоре темницы с замирающим сердцем, -- еще живой, еще
непочатый, еще цинциннатный, -- Цинциннат Ц. почувствовал дикий
позыв к свободе, и мгновенно вообразил -- с такой
чувствительной отчетливостью, точно это все было текучее,
венцеобразное излучение его существа, -- город за обмелевшей
рекой, город, из каждой точки которого была видна, -- то так,
то этак, то яснее, то синее, -- высокая крепость, внутри
которой он сейчас находился. И настолько сильна и сладка была
эта волна свободы, что все показалось лучше, чем на самом деле:
его тюремщики, каковыми в сущности были все, показались
сговорчивей... в тесных видениях жизни разум выглядывал

возможную стежку... играла перед глазами какая-то мечта...
словно тысяча радужных иголок вокруг ослепительного солнечного
блика на никелированном шаре... Стоя в тюремном коридоре и
слушая полновесный звон часов, которые как раз начали свой
неторопливый счет, он представил себе жизнь города такой, какой
она обычно бывала в этот свежий утренний час: Марфинька,
опустив глаза, идет с корзинкой из дому по голубой панели, за
ней в трех шагах черноусый хват; плывут, плывут по бульвару
сделанные в виде лебедей или лодок электрические вагонетки, в
которых сидишь, как в карусельной люльке; из мебельных складов
выносят для проветривания диваны, кресла, и мимоходом на них
присаживаются отдохнуть школьники, и маленький дежурный с
тачкой, полной общих тетрадок и книг, утирает лоб, как взрослый
артельщик; по освеженной, влажной мостовой стрекочут заводные
двухместные "часики", как зовут их тут в провинции (а ведь это
выродившиеся потомки машин прошлого, тех великолепных лаковых
раковин... почему я вспомнил? да -- снимки в журнале);
Марфинька выбирает фрукты; дряхлые, страшные лошади,
давным-давно переставшие удивляться достопримечательностям ада,
развозят с фабрик товар по городским выдачам; уличные продавцы