Page 37 - Приглашение на казнь
P. 37

не  доходя до  нее,  прошел мимо камеры,  где  содержался новый
                  арестант.  Дверь этой  камеры была  настежь,  и  там,  в  своей
                  полосатой пижамке,  стоял  на  стуле  уже  виденный симпатичный
                  коротыш и прибивал к стене календарь; ток, ток, -- как дятел.
                       -- Не заглядывайтесь, девица красная, -- добродушно сказал
                  Родион.  --  Домой,  домой.  Убрано-то как у вас, а? Таперича и
                  гостей принять не стыдно.
                       Особенно,  казалось,  был он  горд тем,  что паук сидел на
                  чистой,   безукоризненно  правильной,   очевидно   только   что
                  созданной паутине.



                         VII




                       Очаровательное утро!  Свободно,  без прежнего трения,  оно
                  проникало сквозь  зарешеточное окно,  промытое вчера  Родионом.
                  Новосельем так и несло от желтых,  липких стен.  Стол покрывала
                  свежая скатерть,  еще с воздухом, необлегающая. Щедро окаченный
                  каменный пол дышал фонтанной прохладой.
                       Цинциннат надел лучшее, что у него с собой было, -- и пока
                  он    натягивал    белые    шелковые    чулки,    которые    на
                  гала-представлениях имел право носить как  педагог,  --  Родион
                  внес   мокрую   хрустальную  вазу   со   щекастыми  пионами  из
                  директорского садика и поставил ее на стол,  посередке, -- нет,
                  не совсем посередке;  вышел,  пятясь, а через минуту вернулся с
                  табуретом  и   добавочным  стулом,   и   мебель   разместил  не
                  как-нибудь,  -- а с расчетом и вкусом. Входил он несколько раз,
                  и Цинциннат не смел спросить "скоро ли?" --  и как бывает в тот
                  особенно  бездеятельный  час,  когда,  празднично  выглаженный,
                  ждешь гостей и ничем как-то нельзя заняться,  --  слонялся,  то
                  присаживаясь в непривычных углах, то поправляя в вазе цветы, --
                  так что наконец Родион сжалился и сказал, что теперь уже скоро.
                       Ровно  в  десять вдруг явился Родриг Иванович,  в  лучшем,
                  монументальнейшем   своем   сюртуке,    пышный,   неприступный,
                  сдержанно  возбужденный;  поставил  массивную пепельницу и  все
                  осмотрел (за исключением одного только Цинцинната, поступая как
                  поглощенный своим делом мажордом, внимание направляющий лишь на
                  убранство мертвого  инвентаря,  живому  же  предоставляя самому
                  украситься).  Вернулся  он,  неся  зеленый  флакон,  снабженный
                  резиновой грушей,  и  с  мощным  шумом  стал  выдувать сосновое
                  благовоние,  довольно бесцеремонно оттолкнув Цинцинната,  когда
                  тот  попался ему  под  ноги.  Стулья  Родриг  Иванович поставил
                  иначе,  чем  Родион,  и  долго  смотрел  выпученными глазами на
   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42