Page 30 - Прощай оружие

Глава девятая
Дорога была запружена транспортом и людьми; по обе стороны ее тянулись щиты из
рогожи и соломенных циновок, и циновки перекрывали ее сверху, делая похожей на вход
в цирк или селение дикарей. Мы медленно продвигались по этому соломенному туннелю
и наконец выехали на голое, расчищенное место, где прежде была железнодорожная
станция. Дальше дорога была прорыта в береговой насыпи, и по всей длине ее в насыпи
были сделаны укрытия, и в них засела пехота. Солнце садилось, и, глядя поверх насыпи,
я видел австрийские наблюдательные аэростаты, темневшие на закатном небе над
горами по ту сторону реки. Мы поставили машины за развалинами кирпичного завода. В
обжигательных печах и нескольких глубоких ямах оборудованы были перевязочные
пункты. Среди врачей было трое моих знакомых. Главный врач сказал мне, что когда
начнется и наши машины примут раненых, мы повезем их замаскированной дорогой
вдоль берега и потом вверх, к перевалу, где расположен пост и где раненых будут ждать
другие машины. Только бы на дороге не образовалась пробка, сказал он. Другого пути не
было. Дорогу замаскировали, потому что она просматривалась с австрийского берега.
Здесь, на кирпичном заводе, береговая насыпь защищала нас от ружейного и
пулеметного огня. Через реку вел только один полуразрушенный мост. Когда начнется
артиллерийский обстрел, наведут еще один мост, а часть войск переправится вброд у
изгиба реки, где мелко. Главный врач был низенький человек с подкрученными кверху
усами. Он был в чине майора, участвовал в ливийской войне и имел две нашивки за
ранения. Он сказал, что, если все пройдет хорошо, он представит меня к награде. Я
сказал, что, надеюсь, все пройдет хорошо, и поблагодарил его за доброту. Я спросил,
есть ли здесь большой блиндаж, где могли бы поместиться шоферы, и он вызвал солдата
проводить меня. Я пошел за солдатом, и мы очень быстро дошли до блиндажа, который
оказался очень удобным. Шоферы были довольны, и я оставил их там. Главный врач
пригласил меня выпить с ним и еще с двумя офицерами. Мы выпили рому, и я
почувствовал себя среди друзей. Становилось темно. Я спросил, в котором часу начнется
атака, и мне сказали, что как только совсем стемнеет. Я вернулся к шоферам. Они
сидели в блиндаже и разговаривали, и когда я вошел, они замолчали. Я дал им по пачке
сигарет «Македония», слабо набитых сигарет, из которых сыпался табак, и нужно было
закрутить конец, прежде чем закуривать. Маньера чиркнул зажигалкой и дал всем
закурить. Зажигалка была сделана в виде радиатора фиата. Я рассказал им все, что
узнал.
– Почему мы не видели поста, когда сюда ехали? – спросил Пассини.

– Он как раз за поворотом, где мы свернули.
– Да, весело будет ехать по этой дороге, – сказал Маньера.

– Дадут нам жизни австрийцы, так их и так.
– Уж будьте покойны.

– А как насчет того, чтобы поесть, лейтенант? Когда начнется, нечего будет и думать о
еде.

– Сейчас пойду узнаю, – сказал я.
– Нам тут сидеть или можно выйти наружу?

– Лучше сидите тут.
Я вернулся к главному врачу, и он сказал, что походная кухня сейчас прибудет и
шоферы могут прийти за похлебкой. Котелки он им даст, если у них своих нет. Я сказал,
что, кажется, у них есть свои. Я вернулся назад и сказал шоферам, что приду за ними,
как только привезут еду. Маньера сказал, что хорошо бы, ее привезли прежде, чем
начнется обстрел. Они молчали, пока я не ушел. Они все четверо были механики и
ненавидели войну.

Я пошел проведать машины и посмотреть, что делается кругом, а затем вернулся в
блиндаж к шоферам. Мы все сидели на земле, прислонившись к стенке, и курили.
Снаружи было уже почти темно. Земля в блиндаже была теплая и сухая, и я
прислонился к стенке плечами и расслабил все мышцы тела.