Page 75 - Прощание с Матерой

что есть.
Соня, копавшая два дня внаклонку, на третий опустилась на коленки. На подмогу ей и
Дарье, как бы отрабатывая за поночевство, пришли Сима с Катериной. Пока у Дарьи был
народ, они квартировали в Настасьиной избе, но только Соня уехала, вернулись обратно.
Соня вечером уезжала с пристоном: успела в конторе отвыкнуть от плотной работы и,
насилившись, видать, надорвалась. Там, в новом поселке, она так за лето изменилась, что
Дарья порой смотрела на нее как на незнакомую: потолстела, одрябла, остригла на городской
манер и закручивала в колечки волосы, отчего лицо сделалось больше и круглей; глаза
заплыли и казались прищуренными и маленькими. Она научилась разбираться в болезнях и
говорила о них с большим понятием, называя по именам и помня, чем от чего лечиться. В
Матёре не до болезней было, тут и фельдшерицы не усиживали: приедут, поглядят, что
кругом вода, а народ занятой, не хворый, и назад.
– Кто там – ндравится? – осторожно спросила у Сони Дарья.
– Да уж не здесь, – не объясняя, с какой-то злостью ответила она. А что «не здесь» –
хуже, лучше? – поди разберись.
И представила Дарья, что и отношение к ней, к старухе, там будет другим. Тут она
жила в своей избе, все кругом на десять рядов было своим, идущим от нее, и над всем она
почиталась хозяйкой. Пусть даже и не старалась показывать себя ею – это признавалось само
собой. Там хозяйкой выступит Соня. Тоже не молодуха, понимает, что недолго осталось ей
быть в силе, – пора выходить вперед, чтобы не ей слушаться, а слушались ее. Человек не
может без того, чтоб над кем-нибудь не командовать, это ему самая сладкая служба, и чем
дольше он просидел под началом другого, тем больше старается потом наверстать свое.
Катер таскал паром каждый день, а то и по два раза на дню. Вывозили картошку,
вывозили, у кого оставался, скот, подбирали последнее, что еще могло пригодиться.
Отставлять наперед больше было некуда: наступила та самая, объявленная крайним сроком,
середина сентября. Многих выручила нежданно подчалившая к берегу самоходная баржа, с
которой закупали картошку, – по четыре рубля за мешок. Подумав, а пуще того устав,
надломившись возиться с нею, продал последние двадцать кулей Павел. И без того сделал
три ездки, каждый раз по пятнадцать мешков, хватит с головой. Катерине он советовал сбыть
все, а что понадобится на жизнь, обещал из своих запасов, картошка одинаковая. Но три куля
Катерина все-таки оставила – мало ли что! Разбогатела на двадцать рублей и Сима – этой
совсем некуда ничего девать, не то что рассчитывать, а огородишко, хоть и
некорыстненький, что прошено было у него и даже сверх того, принес. После Сима охала,
что надо было продать больше, а она придержалась, половину картошки для чего-то
сберегла, и та теперь лежала в сенцах на свету и зеленела.
Старухи долго не знали, что делать с Настасьиным огородом. Настасья не ехала. Летом
Дарья присматривала за ним, подпалывала, подгребала, гоняла из него куриц – неужто
пропадать трудам и добру? Он оставался на всю деревню последним: опустели кормильцы.
Только кой-где торчала еще морковка, да свекла, да редька. Капусту, зная, что не дадут ей
затвердеть, мало кто сажал. Не видя больше надобности в себе, заваливалась городьба, ветер
позванивал на высоких грядах высохшей тонкой огуречной травой, ерошил бесполезную
картофельную ботву. Только Вера Носарева для порядка стаскала ее, как и раньше, в копну,
а увезти, пустить в корм скотине отказалась и она: больше того мороки. Не до ботвы –
хорошо хоть сено переправила, и тому не могла нарадоваться.
Не ехала Настасья, и старухам ничего не оставалось, как приняться и за ее огород. Что
делать? Закрыли в Настасьиной избе ставни и ссыпали картошку на пол, а для чего копали,
для чего ссыпали – чтобы сгореть ей вместе с избой или чтобы пойти все-таки в пользу, не
знали. Рассказывали же о мужиках-пожогщиках, что хвалятся они жаренными на корню
рыжиками, которые подбирают, когда палят лес, – вот так же, может случиться, испекут и
картошку. Но в земле оставлять совестно – как, правда, допустить, чтоб не выкопать, это уж
совсем из рук вон. Должна все-таки Настасья приехать, раз сулилась, – как им там без
картошки? Может, что задержало, может, вынырнет из Ангары в самый последний момент,