Page 10 - Разгром

был на редкость терпелив и настойчив, как старый таежный волк, у которого, может быть,
недостает уже зубов, но который властно водит за собой стаи — непобедимой мудростью
многих поколений.
— Ну, а чего-нибудь особенного... не чувствовалось? Разведчик смотрел не понимая.
— Нюхом, нюхом!.. — пояснил Левинсон, собирая пальцы в щепотку и быстро
поднося их к носу.
— Ничего не унюхал... Уж как есть... — виновато сказал разведчик. “Что я — собака,
что ли?” — подумал он с обидным недоумением, и лицо его сразу стало красным и глупым,
как у торговки на сандагоуском базаре.
— Ну, ступай... — махнул Левинсон рукой, насмешливо прищуривая вслед голубые,
как омуты, глаза.
Один он в задумчивости прошелся по саду, остановившись у яблони, долго наблюдал,
как возится в коре крепкоголовый, песочного цвета жучок, и какими-то неведомыми путями
пришел вдруг к выводу, что в скором времени отряд разгонят японцы, если к этому не
приготовиться заранее.
У калитки Левинсон столкнулся с Рябцом и своим помощником Баклановым —
коренастым парнишкой лет девятнадцати в суконной защитной гимнастерке и с
недремлющим кольтом у пояса.
— Что делать с Морозкой?.. — с места выпалил Бакланов, собирая над переносьем
тугие складки бровей и гневно выбрасывая из-под них горящие, как угли, глаза. — Дыни у
Рябца крал... вот, пожалуйста!..
Он с поклоном повел руками от командира к Рябцу, словно предлагал им
познакомиться. Левинсон давно не видал помощника в таком возбуждении.
— А ты не кричи, — сказал он спокойно и убедительно, — кричать не нужно. В чем
дело?..
Рябец трясущимися руками протянул злополучный мешок.
— Полбаштана изгадил, товарищ командир, истинная правда! Я, знаешь, нерета
проверял — в кои веки собрался, — когда вылезаю с ивнячка...
И он пространно изложил свою обиду, особенно напирая на то, что, работая для мира,
вовсе запустил хозяйство.
— Бабы у меня, знаешь, заместо того, чтоб баштаны выполоть, как это у людей
ведется, на покосе маются. Как проклятые!..
Левинсон, выслушав его внимательно и терпеливо, послал за Морозкой.
Тот явился с небрежно заломленной на затылок фуражкой и с неприступно-наглым
выражением, которое всегда напускал, когда чувствовал себя неправым, но предполагал
врать и защищаться до последней крайности.
— Твой мешок? — спросил командир, сразу вовлекая Мо-розку в орбиту своих
немутнеющих глаз.
— Мой...
— Бакланов, возьми-ка у него смит...
— Как возьми?.. Ты мне его давал?! — Морозка отскочил в сторону и расстегнул
кобуру.
— Не балуй, не балуй... — с суровой сдержанностью сказал Бакланов, туже сбирая
складки над переносьем.
Оставшись без оружия, Морозка сразу размяк.
— Ну, сколько я там дынь этих взял?.. И что это вы, Хома Егорыч, на самом деле. Ну,
ведь сущий же пустяк... на самом деле!
Рябец, выжидательно потупив голову, шевелил босыми пальцами запыленных ног.
Левинсон распорядился, чтоб к вечеру собрался для обсуждения Морозкиного