Page 30 - Разгром

— Михрютка, — сказал он жеребцу и взял его за холку. — Надоело мне все, браток,
до бузовой матери... — Мишка мотнул головой и фыркнул.
Подъезжая к штабу, Морозка принял твердое решение “наплевать на все” и
отпроситься во взвод к ребятам, сложив с себя обязанности ординарца.
На крыльце у штаба Бакланов допрашивал дезертиров, — они были безоружны и под
охраной. Бакланов, сидя на ступеньке, записывал фамилии.
— Иван Филимонов... — лепетал один жалобным голосом, изо всех сил вытягивая
шею.
— Как?.. — грозно переспрашивал Бакланов, поворачиваясь к нему всем туловищем,
как это делал обычно Левинсон. (Бакланов думал, что Левинсон поступает так, желая
подчеркнуть особую значительность своих вопросов, на самом же деле Левинсон
поворачивался так потому, что когда-то был ранен в шею и иначе вообще не мог
повернуться.)
— Филимонов?.. Отчество!..
— Левинсон где? — спросил Морозка. Ему кивнули на дверь. Он поправил чуб и
вошел в избу.
Левинсон занимался за столом в углу и не заметил его. Морозка в нерешительности
поиграл плеткой. Как и всем в отряде, командир казался Морозке необыкновенно
правильным человеком. Но так как жизненный опыт подсказывал ему, что правильных
людей не существует, то он старался убедить себя, что Левинсон, наоборот, — величайший
жулик и “себе на уме”. Тем не менее он тоже был уверен, что командир “все видит наскрозь”
и обмануть его почти невозможно: когда приходилось просить о чем-либо, Морозка
испытывал странное недомогание.
— А ты все в бумагах возишься, как мыша, — сказал он наконец. — Отвез я пакет в
полной справности.
— Ответа нет?
— Не-ету...
— Ладно. — Левинсон отложил карту и встал.
— Слушай, Левинсон... — начал Морозка. — У меня просьба к тебе... Сполнишь —
вечным другом будешь, правда...
— Вечным другом? — с улыбкой переспросил Левинсон. — Ну, говори, что там за
просьба.
— Пусти меня во взвод...
— Во взво-од?.. С чего это тебе приспичило?
— Да долго рассказывать — очертело мне, поверь совести...
Точно и не партизан я, а так... — Морозка махнул рукой и нахмурился, чтобы не
выругаться и не испортить дела.
— А кто же ординарцем?
— Да Ефимку можно приспособить, — уцепился Морозка. — Ох, и ездок, скажу
тебе, — в старой армии призы брал!
— Так, говоришь, вечным другом? — снова переспросил Ле-винсон таким тоном,
точно это соображение могло иметь как раз решающее значение.
— Да ты не смейся, холера чертова!.. — не выдержал Морозка. — К нему с делом, а
он хаханьки...
— А ты не горячись. Горячиться вредно... Скажешь Дубову, чтоб прислал Ефимку,
и... можешь отправляться.
— Вот эт-то удружил, вот удружил!.. — обрадовался Морозка. — Вот поставил
марку... Левинсон... эт-то н-номер!.. — Он сорвал с головы фуражку и хлопнул ею об пол.
Левинсон поднял фуражку и сказал: