Page 31 - Разгром

— Дура.
... Морозка приехал во взвод — уже стемнело. Он застал в избе человек двенадцать.
Дубов, сидя верхом на скамейке, при свете ночника разбирал наган.
— А-а, нечистая кровь... — пробасил он из-под усов. Увидев сверток в руках
Морозки, удивился. — Ты чего это со всеми причиндалами? Разжаловали, что ли?
— Шабаш! — закричал Морозка. — Отставка!.. Перо в зад, без пенсии... Снаряжай
Ефимку — командир приказывает...
— Видно, ты удружил? — едко спросил Ефимка, сухой и желчный парень, заросший
лишаями.
— Вали, вали — там разберемся... Одним словом — с повышением, Ефим
Семенович!.. Магарыч с вас...
От радости, что снова находится среди ребят, Морозка сыпал прибаутками, дразнился,
щипал хозяйку, крутился по избе, пока не налетел на взводного и не опрокинул ружейного
масла.
— Калека, вертило немазаное! — выругался Дубов и хлопнул его по спине так, что
Морозкина голова мало не отделилась от туловища.
И хоть было очень больно. Морозна не обиделся — ему даже нравилось, как ругается
Дубов, употребляя свои, никому не известные слова и выражения: все здесь он принимал как
должное.
— Да... пора, пора уж... — говорил Дубов. — Это хорошо, что ты снова к нам
присмыкнулся. А то испохабел вовсе — заржавел, как болт неприткнутый, из-за тебя срам...
Все соглашались с тем, что это хорошо, но по другой причине: большинству
нравилось в Морозке как раз то, что не нравилось Дубову.
Морозка старался не вспоминать о поездке в госпиталь. Он очень боялся, что кто-
нибудь спросит: “А как жинка твоя поживает?..”
Потом вместе со всеми он ездил на реку поить лошадей... Глухо, нестрашно кричали в
забоке сычи, в тумане над водой расплывались конские головы, тянулись молча, насторожив
уши; у берега ежились темноликие кусты в холодной медвяной росе. “Вот это жизнь...” —
думал Морозка и ласково подсвистывал жеребцу.
Дома чинили седла, протирали винтовки; Дубов читал вслух письма с рудника, а
ложась спать, назначил Морозку дневальным “по случаю возвращения в Тимофееве лоно”.
Весь вечер Морозка чувствовал себя исправным солдатом и хорошим, нужным
человеком.
Ночью Дубов проснулся от сильного толчка в бок.
— Что? что?.. — спросил испуганно и сел. Не успел продрать глаза на тусклый
ночничок — услышал, вернее, почувствовал, отдаленный выстрел, через некоторое время
другой.
У кровати стоял Морозка, кричал:
— Вставай скорей! Стреляют за рекой!.. Редкие одиночные выстрелы следовали один
за другим с почти правильными промежутками.
— Буди ребят, — распорядился Дубов, — сейчас же крой по всем халупам... Скоро!..
Через несколько секунд в полном боевом снаряжении он выскочил во двор. Небо
расступилось — безветренно-холодное. По мглистым нехоженым тропам Млечного Пути в
смятении бежали звезды. Из темной дыры сеновала выскакивали — один за другим —
взъерошенные партизаны, ругаясь, застегивая на ходу патронташи, выводили лошадей. С
насестов с неистовым кудахтаньем летели куры, лошади бились и ржали.
— В ружье!.. по коням! — командовал Дубов. — Митрий, Сеня!.. Бежите по хатам,
будите людей... Скоро!..
С площади у штаба взвилась динамитная ракета и покатилась по небу с дымным