Page 11 - Хождение по мукам. Сёстры

Из-за Бессонова она начала бывать на «Философских вечерах». Он приезжал туда
поздно, говорил редко, но каждый раз Даша возвращалась домой взволнованная и была
рада, когда дома – гости. Самолюбие ее молчало.
Сегодня пришлось в одиночестве разбирать Скрябина. Звуки, как ледяные шарики,
медленно падают в грудь, в глубь темного озера без дна. Упав, колышут влагу и тонут, а
влага приливает и отходит, и там, в горячей темноте, гулко, тревожно ударяет сердце,
точно скоро, скоро, сейчас, в это мгновение, должно произойти что-то невозможное.

Даша опустила руки на колени и подняла голову. В мягком свете оранжевого абажура
глядели со стен багровые, вспухшие, оскаленные, с выпученными глазами лица, точно
призраки первозданного хаоса, жадно облепившие в первый день творения ограду
райского сада.
– Да, милостивая государыня, плохо наше дело, – сказала Даша. Слева направо
стремительно проиграла гаммы, без стука закрыла крышку рояля, из японской
коробочки вынула папироску, закурила, закашлялась и смяла ее в пепельнице.

– Николай Иванович, который час? – крикнула Даша так, что было слышно через четыре
комнаты.
В кабинете что-то упало, но не ответили. Появилась Великий Могол и, глядя в зеркало,
сказала, что ужин подан.
В столовой Даша села перед вазой с увядшими цветами и принялась их ощипывать на
скатерть. Могол подала чай, холодное мясо и яичницу. Появился наконец Николай
Иванович в новом синем костюме, но без воротничка. Волосы его были растрепаны, на
бороде, отогнутой влево, висела пушинка с диванной подушки.

Николай Иванович хмуро кивнул Даше, сел в конце стола, придвинул сковородку с
яичницей и жадно стал есть.

Потом он облокотился о край стола, подпер большим волосатым кулаком щеку,
уставился невидящими глазами на кучу оборванных лепестков и проговорил голосом
низким и почти ненатуральным:
– Вчера ночью твоя сестра мне изменила.