Page 12 - Хождение по мукам. Сёстры

4
Родная сестра, Катя, сделала что-то страшное и непонятное, черного цвета. Вчера ночью
ее голова лежала на подушке, отвернувшись от всего живого, родного, теплого, а тело
было раздавлено, развернуто. Так, содрогаясь, чувствовала Даша то, что Николай
Иванович назвал изменой. И ко всему, Кати не было дома, точно ее и на свете больше не
существует.
В первую минуту Даша обмерла, в глазах потемнело. Не дыша, она ждала, что Николай
Иванович либо зарыдает, либо закричит как-нибудь страшно. Но он ни слова не
прибавил к своему сообщению и вертел в пальцах подставку для вилок. Взглянуть ему в
лицо Даша не смела.

Затем, после очень долгого молчания, он с грохотом отодвинул стул и ушел в кабинет.
«Застрелится», – подумала Даша. Но и этого не случилось. С острой и мгновенной
жалостью она вспомнила, какая у него волосатая большая рука на столе. Затем он уплыл
из ее зрения, и Даша только повторяла: «Что же делать? Что делать?» В голове
звенело, – все, все, все было изуродовано и разбито.

Из-за суконной занавески появилась Великий Могол с подносом, и Даша, взглянув на
нее, вдруг поняла, что теперь никакого больше Великого Могола не будет. Слезы залили
ей глаза, она крепко сжала зубы и выбежала в гостиную.
Здесь все до мелочей было с любовью расставлено и развешано Катиными руками. Но
Катина душа ушла из этой комнаты, и все в ней стало диким и нежилым. Даша села на
диван. Понемногу ее взгляд остановился на недавно купленной картине. И в первый раз
она увидела и поняла, что там было изображено.

Нарисована была голая женщина, гнойно-красного цвета, точно с содранной кожей. Рот
– сбоку, носа не было совсем, вместо него – треугольная дырка, голова – квадратная, и к
ней приклеена тряпка – настоящая материя. Ноги, как поленья – на шарнирах. В руке
цветок. Остальные подробности ужасны. И самое страшное был угол, в котором она
сидела раскорякой, – глухой и коричневый. Картина называлась «Любовь». Катя
называла ее современной Венерой.
«Так вот почему Катя так восхищалась этой окаянной бабой. Она сама теперь такая же –
с цветком, в углу». Даша легла лицом в подушку и, кусая ее, чтобы не кричать,
заплакала. Некоторое время спустя в гостиной появился Николай Иванович. Расставив
ноги, сердито зачиркал зажигательницей, подошел к роялю и стал тыкать в клавиши.
Неожиданно вышел – «чижик». Даша похолодела. Николай Иванович хлопнул крышкой
и сказал:

– Этого надо было ожидать.
Даша несколько раз про себя повторила эту фразу, стараясь понять, что она означает.
Внезапно в прихожей раздался резкий звонок. Николай Иванович взялся за бороду, но,
произнеся сдавленным голосом: «О-о-о!» – ничего не сделал и быстро ушел в кабинет. По
коридору простукала, как копытами, Великий Могол. Даша соскочила с дивана, – в
глазах было темно, так билось сердце, – и выбежала в прихожую.
Там неловкими от холода пальцами Екатерина Дмитриевна развязывала лиловые ленты
мехового капора и морщила носик. Сестре она подставила холодную розовую щеку для
поцелуя, но, когда ее никто не поцеловал, тряхнула головой, сбрасывая капор, и
пристально серыми глазами взглянула на сестру.

– У вас что-нибудь произошло? Вы поссорились? – спросила она низким, грудным, всегда
таким очаровательно милым голосом.

Даша стала глядеть на кожаные калоши Николая Ивановича, они назывались в доме
«самоходами» и сейчас стояли сиротски. У нее дрожал подбородок.
– Нет, ничего не произошло, просто я так.

Екатерина Дмитриевна медленно расстегнула большие пуговицы беличьей шубки,
движением голых плеч освободилась от нее, и теперь была вся теплая, нежная и