Page 52 - Хождение по мукам. Сёстры
P. 52

11
                Доктор Дмитрий Степанович Булавин, отец Даши, сидел в столовой около большого,
                валившего паром самовара и читал местную газету – «Самарский листок». Когда
                папироса догорала до ваты, доктор брал из толсто набитого портсигара новую, закуривал
                ее об окурок, кашлял, весь багровея, и почесывал под раскрытой рубашкой волосатую
                грудь. Читая, он прихлебывал с блюдца жидкий чай, сыпал пепел на газету, на рубаху,
                на скатерть.

                Когда за дверью послышался скрип кровати, затопали ноги и в столовую вошла Даша в
                накинутом на рубашку халатике, вся еще розовая и сонная, Дмитрий Степанович
                посмотрел на дочь поверх треснувшего пенсне холодными, как у Даши, насмешливыми
                глазами и подставил ей щеку. Даша поцеловала его и села напротив, пододвинув хлеб и
                масло.

                – Опять ветер, – сказала она. Действительно, второй день дул сильный горячий ветер.
                Известковая пыль тучей висела над городом, заслоняя солнце. Густые, колючие облака
                пыли порывами проносились вдоль улиц, и было видно, как спиною к ним
                поворачивались редкие прохожие. Пыль проникала во все щели, сквозь рамы окон,
                лежала на подоконниках тонким слоем, хрустела на зубах. От ветра дрожали стекла и
                громыхала железная крыша. При этом было жарко, душно, и даже в комнатах пахло
                улицей.
                – Эпидемия глазных заболеваний. Недурно, – сказал Дмитрий Степанович.

                Даша вздохнула.

                Две недели тому назад на сходнях парохода она простилась с Телегиным, проводившим
                ее в конце концов до Самары, и с тех пор без дела жила у отца в новой, ей незнакомой,
                пустой квартире, где в зале стояли нераспечатанные ящики с книгами, до сих пор не
                были повешены занавеси, ничего нельзя найти, некуда приткнуться, как на постоялом
                дворе.

                Помешивая чай в стакане, Даша с тоской глядела, как за окном летят снизу вверх клубы
                серой пыли. Ей казалось, что вот – прошли два года, как сон, и она опять дома, а от всех
                надежд, волнений, людской пестроты, – от шумного Петербурга, – остались только вот
                эти пыльные облака.
                – Эрцгерцога убили, – сказал Дмитрий Степанович, переворачивая газету.

                – Какого?
                – То есть как – какого? Австрийского эрцгерцога убили в Сараеве.

                – Он был молодой?
                – Не знаю. Налей-ка еще стакан.

                Дмитрий Степанович бросил в рот маленький кусочек сахару, – он пил всегда
                вприкуску, – и насмешливо оглядел Дашу.

                – Скажи на милость, – спросил он, поднимая блюдечко, – Екатерина окончательно
                разошлась с мужем?
                – Я же тебе рассказывала, папа.

                – Ну, ну…

                И он опять принялся за газету. Даша подошла к окну. Какое уныние! И она вспомнила
                белый пароход и, главное, солнце повсюду, – синее небо, река, чистая палуба, и все, все
                полно солнцем, влагой и свежестью. Тогда казалось, что этот сияющий путь – широкая,
                медленно извивающаяся река, и пароход «Федор Достоевский», вместе с Дашей и
                Телегиным, вольются, войдут в синее, без берегов, море света и радости – счастье.

                И Даша тогда не торопилась, хотя понимала, что переживал Телегин, и ничего не имела
                против этого переживания. Но к чему спешить, когда каждая минута этого пути без того
   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57