Page 58 - Хождение по мукам. Сёстры

12
В это лето в Крыму был необычайный наплыв приезжих с севера. По всему побережью
бродили с облупленными носами колючие петербуржцы с катарами и бронхитами, и
шумные, растрепанные москвичи с ленивой и поющей речью, и черноглазые киевляне,
не знающие различия гласных «о» и «а», и презирающие эту российскую суету богатые
сибиряки; жарились и обгорали дочерна молодые женщины, и голенастые юноши,
священники, чиновники, почтенные и семейные люди, живущие, как и все тогда жило в
России, расхлябанно, точно с перебитой поясницей.

В середине лета от соленой воды, жары и загара у всех этих людей пропадало ощущение
стыда, городские платья начинали казаться пошлостью, и на прибрежном песке
появлялись женщины, кое-как прикрытые татарскими полотенцами, и мужчины,
похожие на изображения на этрусских вазах.

В этой необычайной обстановке синих волн, горячего песка и голого тела, лезущего
отовсюду, шатались семейные устои. Здесь все казалось легким и возможным. А какова
будет расплата потом, на севере, в скучной квартире, когда за окнами дождь, а в
прихожей трещит телефон и все кому-то чем-то обязаны, – стоит ли думать о расплате.
Морская вода с мягким шорохом подходит к берегу, касается ног, и вытянутому телу на
песке, закинутым рукам и закрытым векам – легко, горячо, сладко. Все, все, даже самое
опасное, – легко и сладко.
Нынешним летом легкомыслие и шаткость среди приезжих превзошли всякие размеры,
словно у этих сотен тысяч городских обывателей каким-то гигантским протуберанцем,
вылетевшим в одно июньское утро из раскаленного солнца, отшибло память и
благоразумие.

По всему побережью не было ни одной благополучной дачи. Неожиданно разрывались
прочные связи. И казалось, самый воздух был полон любовного шепота, нежного смеха и
неописуемой чепухи, которая говорилась на этой горячей земле, усеянной обломками
древних городов и костями вымерших народов. Было похоже, что к осенним дождям
готовится какая-то всеобщая расплата и горькие слезы.

Даша подъезжала к Евпатории после полудня. Незадолго до города, с дороги, пыльной
белой лентой бегущей по ровной степи, мимо солончаков, ометов соломы, она увидела
против солнца большой деревянный корабль. Он медленно двигался в полуверсте, по
степи, среди полыни, сверху донизу покрытый черными, поставленными боком,
парусами. Это было до того удивительно, что Даша ахнула. Сидевший рядом с ней в
автомобиле армянин сказал, засмеявшись: «Сейчас море увидишь».
Автомобиль повернул мимо квадратных запруд солеварен на песчаную возвышенность, и
с нее открылось море. Оно лежало будто выше земли, темно-синее, покрытое белыми
длинными жгутами пены. Веселый ветер засвистел в ушах. Даша стиснула на коленях
кожаный чемоданчик и подумала: «Вот оно. Начинается».

В это же время Николай Иванович Смоковников сидел в павильоне, вынесенном на
столбах в море, и пил кофе с любовником-резонером. Подходили после обеденного
отдыха дачники, садились за столики, перекликались, говорили о пользе йодистого
лечения, о морском купанье и женщинах. В павильоне было прохладно. Ветром трепало
края белых скатертей и женские шарфы. Мимо прошла однопарусная яхта, и оттуда что-
то весело кричали. Толпой появились и заняли большой стол москвичи, все – мировые
знаменитости. Любовник-резонер поморщился при виде их и продолжал рассказывать
содержание драмы, которую задумал написать.
– У меня глубоко продумана вся тема, но написан только первый акт, – говорил он,
вдумчиво и благородно глядя в лицо Николаю Ивановичу. – У тебя светлая голова, Коля,
ты поймешь мою идею: красивая молодая женщина тоскует, томится, кругом нее
пошлость. Хорошие люди, но жизнь засосала, – гнилые чувства и пьянство. Словом, ты
понимаешь… И вдруг она говорит: «Я должна уйти, порвать с этой жизнью, уйти туда,
куда-то к светлому…» А тут – муж и друг… Оба страдают… Коля, ты пойми, – жизнь
засосала… Она уходит, я не говорю, к кому, – любовника нет, все на настроении… И вот
двое мужчин сидят в кабаке молча и пьют… Глотают слезы с коньяком… А ветер в
каминной трубе завывает, хоронит их… Грустно… Пусто… Темно…