Page 63 - Хождение по мукам. Сёстры

Бессонов засмеялся, медленно открыв белые зубы. Даша глядела на него, как дикая
птица. Потом она пошла рядом с ним по тропинке. С боков и по всему полю росли
высокие, горько пахнувшие кустики полыни; от каждого ложилась на сухую землю еще
не яркая лунная тень. Над головами, вверх и вниз, неровно и трепеща, летали две мыши,
ясно видимые в полосе заката.

– Соблазны, соблазны, никуда от них не скроешься, – проговорил Бессонов, – прельщают,
заманивают, и снова попадаешь в обман. Смотрите, до чего лукаво подстроено, – он
показал палкой на невысоко висящий шар луны, – всю ночь будет ткать сети, тропинка
прикинется ручьем, каждый кустик – населенным, даже труп покажется красивым и
женское лицо – таинственным. А может быть, действительно так и нужно: вся мудрость в
этом обмане… Какая вы счастливая, Дарья Дмитриевна, какая вы счастливая…
– Почему же это обман? По-моему, совсем не обман. Просто – светит луна, – сказала
Даша упрямо.
– Ну, конечно, Дарья Дмитриевна, конечно… «Будьте как дети». Обман в том, что я не
верю ничему этому. Но – «будьте так же, как змеи». А как это соединить? Что нужно для
этого?.. Говорят, соединяет любовь? А вы как думаете?
– Не знаю. Ничего не думаю.

– Из каких она приходит пространств? Как ее заманить? Каким словом заклясть? Лечь в
пыли и взывать: «О господи, пошли на меня любовь!..» – Он негромко засмеялся, показав
зубы.
– Я дальше не пойду, – сказала Даша, – я хочу к морю.

Они повернулись и шли теперь по полыни к песчаной возвышенности. Неожиданно
Бессонов сказал мягким и осторожным голосом:

– Я до последнего слова помню все, что вы говорили тогда у меня в Петербурге. Я вас
спугнул. (Даша, глядя перед собой, шла очень быстро.) Тогда меня потрясло одно
ощущение… Не ваша особенная красота, нет… Меня поразила, пронизала всего
непередаваемая музыка вашего голоса. Я глядел тогда на вас и думал: здесь мое
спасение – отдать сердце вам, стать нищим, смиренным, растаять в вашем свете… А
может быть, взять ваше сердце? Стать бесконечно богатым?.. Подумайте, Дарья
Дмитриевна, вот вы пришли, и я должен отгадать загадку.
Даша, опередив его, взбежала на песчаную дюну. Широкая лунная дорога, переливаясь,
как чешуя, в тяжелой громаде воды, обрывалась на краю моря длинной и ясной полосой,
и там, над этим светом, стояло темное сияние. У Даши так билось сердце, что пришлось
закрыть глаза. «Господи, спаси меня от него», – подумала она. Бессонов несколько раз
вонзил палку в песок.
– Только уж нужно решаться, Дарья Дмитриевна… Кто-то должен сгореть на этом огне…
Вы ли… Я ли… Подумайте, ответьте…
– Не понимаю, – отрывисто сказала Даша.

– Когда вы станете нищей, опустошенной, сожженной, – тогда только настанет для вас
настоящая жизнь, Дарья Дмитриевна… без этого лунного света соблазна на три копейки.
Будет – мудрость. И всего только и нужно для этого развязать девичий поясок.
Бессонов ледяной рукой взял Дашину руку и заглянул ей в глаза. Даша только и могла,
что – медленно зажмурилась. Через несколько долгих молчаливых минут он сказал:

– Впрочем, пойдемте лучше по домам – спать. Поговорили, обсудили вопрос со всех
сторон, – да и час поздний…

Он довел Дашу до гостиницы, простился учтиво, сдвинул шляпу на затылок и пошел
вдоль воды, вглядываясь в неясные фигуры гуляющих. Внезапно остановился, повернул и
подошел к высокой женщине, стоящей неподвижно, закутавшись в белую шаль. Бессонов
перекинул трость через плечо, взялся за ее концы и сказал:
– Нина, здравствуй.