Page 19 - Старик

оставил Володину мать, сестру Елены Федоровны, а может, какой-то
анархист,
беглец, помню сказанное о нем вскользь: "Без царя в голове". Моя тяга к
Володе - не просто дружба, но и вот это общее, о чем никогда не говорим с
ним. Безотцовщина. Ведь и у меня _где-то_ отец. И у него с мамой _что-то_
произошло. И мне порой становилась до чертиков ясна жизнь Володи в
доме
Игумновых - в доме милом, куда я любил ходить, где было суматошливо,
толкотно, шумно, уютно, доброжелательно, где подтрунивали друг над
другом,
где придумывали для собственного услаждения разные веселые занятия,
игры
"в монетку" или "в слова" или вдруг от мала до велика увлекались лепкой,
ходили с перепачканными руками, полы в комнатах заляпывались, пахло
сырым
гипсом, все друг с другом страстно соревновались, устраивался домашний
конкурс, и Константин Иванович приглашал судьей знаменитого
скульптора,
который лучшей работой признавал какую-нибудь чепуху, слепленную
прислугой
Милдой - в доме, где все было почти родное, почти собственное, где так
добры к Володе были почти отец и почти мать. Он, как и я, страдал от
_почти_. Володя и Ася были необыкновенно дружны. Если с Варей Ася
нередко
ссорилась из-за всякой безделицы, как это бывает между сестрами, иногда до

легких потасовок, с очень злобным выражением лиц, я видел однажды, как
они
били друг друга веерами - не сильно, но вдохновенно, - а со старшим братом
Алексеем была и вовсе далека, то с Володей ее связывала непостижимо
глубокая дружба. Мне казалось, тут нет ничего запредельного. Дружба двух
очень хороших людей. В жизни такая редкость! Я верил этому долго и был
спокоен. Гораздо больше меня тревожил солдат Губанов. Все начинает
выскакивать из памяти, когда приступаешь к раскопкам, и оказывается,
ничего не пропало. Память - склад ненужных вещей, чулан, где до поры, пока
не выкинут окончательно, хранятся пыльные Корзины, набитые старой
обувью,
чемоданы с отбитыми ручками, какие-то тряпки, зонты, стекляшки,
альбомы,
куски проволоки, одинокая перчатка и пыль, пыль, густая, вялая, пыль
времени. Вот сохранилась фамилия солдата, мелькнувшего на пороге
жизни.
Легко раненный под Сувалками солдат Губанов. Он покоится, как алмаз, в
невообразимой пыли.
Уже не первый раз мы идем в госпиталь на 22-й линии. У нас своя палата
на пятом этаже. В мешках несем подарки: яблоки, конфеты, папиросы,