Page 14 - Старик

женщина слепа в своей ненависти. Она пострадала. Я понимаю. Но с
человеком
непримиримым разговаривать тяжко. Мне бы немедленно уйти, самое
время,
просто необходимо, но я, как глупая собака, привязанная к месту, не
распоряжаюсь собой. Нет ничего долговечней и обманней детских Любовей.
Ну,
что в ней было? Что осталось от девочки, когда-то поразившей насмерть?
После всего, что с нею стряслось, что стряслось со мной, после Володи,
после Мигулина, который годился в отцы... А на Садовой, хорошо помню,
она
ведь истинная уродка. И я ощущаю ее невероятную любовь к другому, о
ком
она думает, не видя меня, не слыша моих споров с матерью. Ей и говорить
трудно, она молчит, слабо улыбается, иногда машет рукой на мать,
протестуя, но мысли ее далеко и она чует несчастье...
А мы с Еленой Федоровной уже ругаемся вовсю, пошли резкости,
употребляются слова "уголовники", "убийцы", "преступление". Елена
Федоровна злорадно смеется. "Я столько наговорила, теперь можете меня
арестовать. Предать суду трибунала. Так это называется? Ведь вы комиссар,
Павел? Вы имеете право арестовать меня тут же, на месте?" - "Я не
комиссар, Елена Федоровна". - "Нет, вы комиссар. Вы стопроцентный
комиссар, я вижу по вашему лицу, по тужурке. У вас комиссарская
тужурка".
- "Мама! - кричит Ася. - Он не комиссар!" Потом вдруг появляются Варя и ее

муж, которого я вижу впервые. Они говорят, что в городе стрельба. Какие-то
части добровольцев прорвались к предместьям, идет настоящий бой.
И правда, часа два уже слышны выстрелы, буханье орудий, но никто не
обращает внимания. Все привыкли к этой музыке. Елена Федоровна с
видом
веселой безнадежности машет рукой. "Ах, все равно ваш верх! Отобьетесь..."
- это мне и Асе.
Но Варя взволнованно возражает: "Нет, мама, что-то серьезное. На
Садовой строят баррикаду. Господи, дай-то бог". Она крестится устало и
похожа на монашку в своем длинном сером платье, закрытом до горла.
Варя
неприятная, фальшивая, она мне никогда не нравилась. Елена Федоровна
знакомит: "Викентий Васильевич, литератор, ныне безработный по
причине
неудачной родословной... Павел, наш петербургский друг, ныне комиссар...
Кстати, может помочь... Большие связи в комитетах... Не правда ли, Павел?"
Опять язвительности. Жалкие, бессильные. Муж Вари немногим старше
меня,
он бледен, худ, как и я, но всем обликом говорит о том, что другого мира,
другого возраста, все другое. Бородка, усы, голос тихий, взор легкий,