Page 38 - Старик

гномиком, вырастает на наших глазах. Его лицо становится грубым,
тяжелым,
мы видим тяжелый, грушею нос, окаменевшие скулы.
"Это может произойти через час. Может - ночью..." - говорит доктор. Он
стоит возле кровати, держа саквояжик двумя руками, отставив ногу и глядя
на нас свысока и очень зорко, будто определяя, сколько осталось жить
каждому.
Под окном автомобильный гудок. Шуру вызывают. Он должен ехать на
съезд.
Он колеблется. Савва его отпускает: "Езжайте, Александр Пименович! Я с
Ириной побуду". Да кто такой Савва? Простой матрос. Чужой человек.
Шура
хмуро молчит, не слышит. Он презирает чужие советы. Шура привык все
решать
сам: быстро, твердо и окончательно.
Гномик исчез. Снова гудок автомобиля внизу.
Долгим взглядом смотрит Шура на сестру, лежащую совершенно
недвижно, с
закрытыми глазами, и вдруг опять она поражает нас: медленно
приподнялась
рука и опустилась. Мама шепчет: "Шура, иди..." Шура уходит. Автомобиль
затрещал, зафыркал, уехал. И тогда между Саввой и отцом возникает злой
разговор, они как бы кричат друг на друга, но шепотом. Началось с того,
что отец, мрачно усмехаясь, бормочет что-то как бы сам с собой: "Да,
теперь очевидно... Таких людей победить нельзя..." - "Каких людей?" -

"Таких, как брат Иры. Мне это стало сейчас совершенно ясно. И надеяться не
на что..." - "Что вы желаете сказать про Александра Пименовича?" Я прошу
их говорить тише или уйти в другую комнату. Опять мама подымает руку
и
шепчет: "Пусть здесь..." Они говорят, шепчутся, спорят до сипоты, Савва
мог бы застрелить или арестовать отца, потому что тот говорит
оскорбительное - я удивляюсь, ничего не боится, а мама говорила, что он
трус, - называет матросов бандитами, не Савву, а тех, кто убил Шингарева и
Кокошкина. Матросы убили их в Марийской больнице. "За анархистов
не
отвечаю, - шепчет Савва. - Сам бы их удавил". - "Нет, отвечаете за все. За
всех и за все. И за то, что Ирина умирает, отвечаете..." Отец закрыл
ладонями лицо, согнулся. Так стоит, согнувшись, длинный, я вижу лысину в
венчике темных волос, лысина качается, громкий утробный звук раздается
из-под ладоней, закрывающих лицо. Быстрыми шагами отец уходит из
комнаты в
коридор и оттуда куда-то дальше, на кухню. И Савва уходит за ним. А я
остаюсь с мамой. Ничего сделать нельзя. Можно убить миллион человек,
свергнуть царя, устроить великую революцию, взорвать динамитом
полсвета,