Page 107 - Рассказы
P. 107

любви к людям. Он заметно хмелел.

                                         Эх, я думала-а, что тюрьма д это шутка,
                                         И этой шуткой сгубила д я себя-а!

                     – пел Степан.
                     Песня не понравилась – не оценили чувства раскаявшейся грешницы, не тронуло оно
               их…
                     – Блатная! –  с  восторгом  пояснил  тот  самый  простодушный  парень,  который  считал,
               что в тюрьме – сплошное жулье.– Тихо вы!
                     – Чо же, сынок, баб-то много сидит? – спросила мать с другого конца стола.
                     – Хватает.
                     И возник оживленный разговор о том, что, наверно, бабам-то там несладко.
                     – И вить дети небось пооставались.
                     – Детей – в приюты…
                     – А я бы баб не сажал! – сурово сказал один изрядно подвыпивший мужичок.Я бы им
               подолы на голову – и ремнем!
                     – Не поможет,– заспорил с ним Ермолай.– Если ты ее выпорол – так? – она только злей
               станет. Я свою смолоду поучил раза два вожжами – она мне со зла немую девку принесла.
                     Кто-то поднял песню. Свою. Родную:

                                         Оте-ец мой был природный пахарь,
                                         А я работал вместе с им…

                     Песню подхватили. Заголосили вразнобой, а потом стали помаленьку выравниваться.

                                         …Три дня, три ноченьки старался -
                                         Сестру из плена выруча-ал…

                     Увлеклись песней – пели с чувством, нахмурившись, глядя в стол перед собой.

                                         Злодей пустил злодейку пулю,
                                         Уби-ил красавицу сестру-у.
                                         Взошел я на гору крутую,
                                         Село-о родное посмотреть:
                                         Гори-ит, горит село родное,
                                         Гори-ит вся родина-а моя-а!..

                     Степан крепко припечатал кулак в столешницу.
                     – Ты  меня  не  любишь,  не  жалеешь! –  сказал  он  громко.–  Я  вас  всех  уважаю,  черти
               драные! Я сильно без вас соскучился.
                     У  порога,  в  табачном  дыму,  всхлипнула  гармонь  –  кто-то  предусмотрительный
               смотался за гармонистом. Взревели… Песня погибла. Вылезали из-за стола и норовили сразу
               попасть в ритм "подгорной". Старались покрепче дать ногой в половицу.
                     Бабы образовали круг и пошли и пошли с припевом. И немая пошла и помахивала над
               головой платочком. На нее показывали пальцем, смеялись… И она тоже смеялась – она была
               счастлива.
                     – Верка! Ве-ерк! – кричал изрядно подпивший мужичок.– Ты уж тогда спой, ты спой,
               чо  же  так  ходить-то! –  Никто  его  не  слышал,  и  он  сам  смеялся  своей  шутке  –  просто
               закатывался.
                     Мать Степана рассказывала какой-то пожилой бабе:
                     – Кэ-эк она на меня навалится, матушка, у меня аж в грудях сперло. Я насилу насилу
   102   103   104   105   106   107   108   109   110   111   112