Page 152 - Рассказы

подолгу простаивал перед тракторами, сеялками, косилками… Мысли от машин
перескакивали на родную деревню, и начинала болеть душа. Понимал, прекрасно понимал:
то, как он живет,– это не жизнь, это что-то очень нелепое, постыдное, мерзкое… Руки
отвыкли от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие
чувства. Пить научился с торгашами. Поработать не поработают, а бутылки три-четыре
"раздавят" в подвале (к грузчикам еще пристегнулись продавцы – мясники, здоровые лбы,
беззаботные, как колуны). Что же дальше? Дальше – плохо. И чтобы не вглядываться в это
отвратительное "дальше", он начинал думать о своей деревне, о матери, о реке… Думал на
работе, думал дома, думал днем, думал ночами. И ничего не мог придумать, только травил
душу, и хотелось выпить,
"Да что же?! Оставляют же детей! Виноват я, что так получилось?"
Люди давно разошлись по домам… А Колька сидит, тихонько играет – подбирает
что-то на слух, что-то грустное. И думает, думает, думает. Мысленно он исходил свою
деревню, заглянул в каждый закоулок, посидел на берегу стремительной чистой реки.,, Он
знал, если он приедет один, мать станет плакать: это большой грех – оставить дите родное,
станет просить вернуться, станет говорить… О господи! Что делать? Окно на третьем этаже
открывается.
– Ты долго там будешь пилить? Насмешил людей, а теперь спать им не даешь. Кретин!
Тебя же счас во всех квартирах обсуждают!
Колька хочет промолчать.
– Слышишь, что ли? Нинка не спит!.. Клоун чертов.
– Закрой поддувало. И окно закрой – она будет спать.
– Кретин!
– Падла!
Окно закрывается. Но через минуту снова распахивается.
– Я вот расскажу кому-нибудь, как ты мечтал на выставке: "Мне бы вот такой
маленький трактор, маленький комбайник и десять гектаров земли". Кулачье недобитое.
Почему домой-то не поехал? В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с
мамашей своей… Не нравится вам в колхозе-то? Заразы, Мещаны.
Самое чудовищное, что жена Валя знала: отец Кольки, и дед, и вся родня – бедняки в
прошлом и первыми вошли в колхоз, Колька ей рассказывал.
Колька ставит гармонь на скамейку… Хватит! Надо вершить стог. Эта добровольная
каторга сделает его идиотом и пьяницей. Какой-то конец должен быть.
Скоро преодолел он три этажа… Влетел в квартиру, Жена Валя, зачуяв недоброе,
схватила дочь на руки.
– Только тронь! Только тронь посмей!..
Кольку било крупной дрожью.
– П-положь ребенка,– сказал он, заикаясь.
– Только тронь!..
– Все равно я тебя убью сегодня.– Колька сам подивился – будто не он сказал эти
страшные слова, а кто-то другой, сказал обдуманно.– Дождалась ты своей участи… Не
хотела жить на белом свете? Подыхай. Я тебя этой ночью казнить буду.
Колька пошел на кухню, достал из ящика стола топорик… Делал все спокойно, тряска
унялась. Напился воды… Закрыл кран. Подумал, снова зачем-то открыл кран.
– Пусть течет пока,-сказал вслух.
Вошел в комнату – Вали не было. Зашел в другую комнату – и там нет.
– Убежала.– Вышел на лестничную площадку, постоял… Вернулся в квартиру.– Все
правильно…
Положил топорик на место… Походил по кухне. Достал из потайного места початую
бутылку водки, налил стакан, бутылку опять поставил на место. Постоял со стаканом…
Вылил водку в раковину.
– Не обрадуетесь, гады.