Page 50 - Рассказы

– Я понимаю, Николай Васильевич,– любезно говорила Анна Афанасьевна в трубку, – я
вас прекрасно понимаю… Да. Да!.. Пятнадцать листов.
"Мы все прекрасно понимаем, Николай Васильевич",– съязвил про себя Солодовников,
присаживаясь на белую табуретку.
Не зло съязвил, легко – от избытка доброй силы. Не терпелось скорей заговорить с
Анной Афанасьевной.
– Я вас прекрасно понимаю, Николай Васильевич!.. Хорошо. Бу сделано! – Анна
Афанасьевна пришла в мелкое движение – засмеялась беззвучно.– Я в долгу не останусь. До
свиданья! Нет, не у нас, не у нас… Что вы все боитесь нас, как… не знаю… До свиданья – на
нейтральной почве! В ресторане? – Анфас опять вся заколебалась.– Ну, посмотрим. Ну,
лады! Всего,
"Господи-весь юмор: "бу сделано", "лады", – удивился Солодовников. – И не жалко
времени – болтать! Тут теперь каждая минута дорога".
– Ну-с, Георгий Николаевич…– Анна Афанасьевна весело и значительно посмотрела на
Солодовникова.
– Да здравствует листовое железо! – тоже весело сказал Солодовников без всякого
смущения, даже притворного. Он прямо смотрел Анне Афанасьевне в глаза.
– В смысле? – спросила та.
– В смысле: у нас будет самодельный холодильник.– Солодовников встал, подошел к
окну, постоял, руки в карманы, чувствуя за собой удивленный взгляд главврача… Качнулся с
носков на пятки. И соврал. Крупно. Неожиданно.
– Начал писать работу, Анна Афанасьевна. "Письма из глубинки. Записки врача". Это
как-то случилось само собой-эти "Письма из глубинки". И Солодовникова опять поразило:
это же ведь то, что нужно! С этого же и надо начинать. Неужели начался неосознанный акт
творчества? Если, конечно, это не "удар-закон". Нет, это реально, умно, точно: это описание
интересных случаев операционной практики в условиях сельской больницы. В форме писем
к Другу "Н". Тут и легкая ирония по поводу этих самых условий, описание самодельного
холодильника – глубокой землянки, обшитой изнутри листовым железом,– и легко, вскользь
– весна… Но конечно же главным образом работа, работа, работа. Изнуряющая. Радостная.
Смелая. Подвижническая. Любовь населения… Уважение. Ночные поездки.
Аутотрансплантация. Прободная в условиях полевого стана. Благодарность старушки, ее
смешная, искренняя молитва за молоденького неверующего врача… Все это сообразилось в
один миг, вдруг, отчетливо, с радостью. Солодовников повернулся к Анне Афанасьевне…
Да, тут, конечно, и заботливая, недалекая хлопотунья Анна Афанасьевна, главврач…
Которая, прочитав "Записки" в рукописи, скажет, удивленная: "Прямо как роман!" – "Ладно,
а как врачу вам это интересно?" – "Очень! Тут же есть просто уникальные случаи!" – "А за
себя… не в обиде на автора?" – "Да нет, чего обижаться? Все правда".
– Что, Анна Афанасьевна?
– Уже начали писать? – спросила Анна Афанасьевна.– Записки-то. Поэтому и
опоздали?
– Поэтому и опоздал,– Солодовников обиделся на главврача: солдафон в юбке, одно
листовое железо в голове.– Извините,– сухо добавил он,больше этого не случится.–
Смотреть на часы и огорчаться притворно он не стал. "Все,– подумал он.– Хватит. Пора
кончать эти… ужимки и прыжки". Вспомнил свое стихотворение.
– Какой-то вы сегодня странный.
– Что с этим язвенником, с трактористом? – спросил Солодовников.– Будем
оперировать?
Анна Афанасьевна больше того удивилась:
– Зубова? Здрасте, я ваша тетя: я его два дня назад в район отправила. Вы что?
– Почему?
– Потому что вы сами просили об этом, поэтому. Что с вами?
– Да, да,– вспомнил Солодовников.– А эта девушка с мениском?