Page 119 - Тихий Дон

пережил, когда вез корчившуюся в родах Аксинью со степи. Раз как-то (Аксинья стряпала на
кухне) вынул дочь из люльки и, сменяя мокрую пеленку, почувствовал острое, щиплющее
волнение. Воровато нагнулся, пожал зубами красный оттопыренный палец на ноге.
Отец безжалостно кольнул в больное, и Григорий, сложив на луке ладони, глухо
ответил:
— Чей бы ни был, а дитя не брошу.
Пантелей Прокофьевич, не поворачиваясь, махнул на лошадей кнутом.
— Наталья спортилась с того разу… Голову криво держит, будто параликом
зашибленная. Жилу нужную перерезала, вот шею-то кособочит.
Он помолчал. Скрипели полозья, кромсая снег; щелкал подковами, засекаясь,
Григорьев конь.
— Что ж она, как? — спросил Григорий, с особенным вниманием выковыривая из
конской гривы обопревший репей.
— Очунелась, никак. Семь месяцев лежала. На троицу вовзят доходила. Поп Панкратий
соборовал… А посля отошла. С тем поднялась, поднялась и пошла. Косу-то пырнула под
сердце, а рука дрогнула, мимо взяла, а то б концы…
— Трогай под горку. — Григорий махнул плетью и, опережая отца, брызгая в сани
снежными, из-под копыт, ошлепками, зарысил, привстав на стременах.
— Наталью мы возьмем! — кричал, догоняя его, Пантелей Прокофьевич. — Не хочет
баба у своих жить. Надысь видал ее, кликал, чтоб шла к нам.
Григорий не отвечал. До первого хутора ехали молча, и больше разговора об этом
Пантелей Прокофьевич не заводил.
За день сделали верст семьдесят. На другие сутки (в домах уже зажгли огни) приехали
в слободу Маньково.
— А в каком квартале вешенские? — спросил Пантелей Прокофьевич у первого
встречного.
— Держи по большой улице.
На квартире, в которую попали, стояло пять призывников с провожавшими их отцами.
— С каких хуторов? — осведомился Пантелей Прокофьевич, заводя лошадей под навес
сарая.
— С Чиру, — густо ответили из темноты.
— А с хутора?
— С Каргина есть, с Наполова, с Лиховидова, а вы откель?
— С Кукуя, — засмеялся Григорий, расседлывая коня и щупая вспотевшую под седлом
конскую спину.
Наутро станичный атаман Вешенской станицы Дударев привел вешенцев на врачебную
комиссию. Григорий увидел хуторных ребят-одногодков; Митька Коршунов на высоком
светло-гнедом коне, подседланном новехоньким щегольским седлом, с богатым нагрудником
и наборной уздечкой, еще утром проскакал к колодцу и, завидев Григория, стоявшего у
ворот своей квартиры, прожег мимо, не здороваясь, придерживая левой рукой надетую
набекрень фуражку.
В холодной комнате волостного правления раздевались по очереди. Мимо сновали
военные писаря и помощник пристава, в коротких лакированных сапожках частил мимо
адъютант окружного атамана; перстень его с черным камнем и розовые припухшие белки
красивых черных глаз сильнее оттеняли белизну кожи и аксельбантов. Из комнаты
просачивались разговор врачей, отрывистые замечания.
— Шестьдесят девять:
— Павел Иванович, дайте чернильный карандаш, — близко, у двери, хрипел
похмельный голос.
— Объем груди…
— Да, да, явно выраженная наследственность.
— Сифилис, запишите.