Page 178 - Тихий Дон

— Да.
— Помогай вам бог.
Листницкий сквозь пленку дремы ощущал будто издалека добиравшийся до слуха
густой голос священника, и мнилось уже, что это не священник говорит жалующимся басом,
а есаул Громов.
— …Семья, знаете ли, бедный приход. Вот и еду в полковые духовники. Русский народ
не может без веры. И год от году, знаете ли, вера крепнет. Есть, конечно, такие, что отходят,
но это из интеллигенции, а мужик за бога крепко держится. Да… Вот так-то… — вздохнул
бас, и опять поток слов, уже не проникающих в сознание.
Листницкий засыпал. Последнее, что ощутил наяву, — запас свежей краски дощатого в
мелкую полоску потолка и окрик за окном:
— Багажная принимала, а мне дела нет!
«Что багажная принимала?» — ворохнулось сознание, и ниточка незаметно оборвалась.
Освежающий после двух бессонных ночей, навалился сон. Проснулся Листницкий, когда
поезд оторвал уже от Петрограда верст сорок пространства. Ритмично татакали колеса, вагон
качался, волнуемый рывками паровоза, где-то в соседнем купе вполголоса пели, лиловые
косые тени бросал фонарь.
Полк, в который получил назначение сотник Листницкий, понес крупный урон в
последних боях, был выведен из сферы боев и спешно ремонтировался конским составом,
пополнялся людьми.
Штаб полка находился в большой торговой деревне Березняги. Листницкий вышел из
вагона на каком-то безымянном полустанке. Там же выгрузился походный лазарет.
Справившись у доктора, куда направляется лазарет, Листницкий узнал, что он
перебрасывается с Юго-Западного фронта на этот участок и сейчас же тронется по маршруту
Березняги — Ивановка — Крышовинское. Большой багровый доктор очень нелюбезно
отзывался о своем непосредственном начальстве, громил штабных из дивизии и, лохматя
бороду, поблескивая из-под золотого пенсне злыми глазами, изливал свою желчную горечь
перед случайным собеседником.
— Вы меня можете подвезти до Березнягов? — перебил его на полуслове Листницкий.
— Садитесь, сотник, на двуколку. Поезжайте, — согласился доктор и, фамильярно
покручивая пуговицу на шинели сотника, ища сочувствия, грохотал сдержанным басом: —
Ведь вы подумайте, сотник: протряслись двести верст в скотских вагонах для того, чтобы
слоняться тут без дела, в то время как на том участке, откуда мой лазарет перебросили, два
дня шли кровопролитнейшие бои, осталась масса раненых, которым срочно нужна была
наша помощь. — Доктор со злым сладострастием повторил: «кровопролитнейшие бои»,
налегая на «р», прирыкивая.
— Чем объяснить эту несуразицу? — из вежливости поинтересовался сотник.
— Чем? — Доктор иронически вспялил поверх пенсне брови, рыкнул: —
Безалаберщиной, бестолковщиной, глупостью начальствующего состава, вот чем! Сидят там
мерзавцы и путают. Нет распорядительности, просто нет здравого ума. Помните Вересаева
«Записки врача»? Вот-с! Повторяем в квадрате-с.
Листницкий откозырял, направился к транспорту, вслед ему каркал сердитый доктор:
— Проиграем войну, сотник! Японцам проиграли и не поумнели. Шапками закидаем,
так что уж там… — и пошел по путям, перешагивая лужицы, задернутые нефтяными
радужными блестками, сокрушенно мотая головой.
Смеркалось, когда лазарет подъехал к Березнягам. Желтую щетину жнивья перебирал
ветер. На западе корячились, громоздясь, тучи. Вверху фиолетово чернели, чуть ниже
утрачивали чудовищную свою окраску и, меняя тона, лили на тусклую ряднину неба
нежно-сиреневые дымчатые отсветы; в средине вся эта бесформенная громада, набитая как
крыги в ледоход на заторе, рассачивалась, и в пролом неослабно струился апельсинного
цвета поток закатных лучей. Он расходился брызжущим веером, преломляясь и пылясь,
вонзался отвесно, а ниже пролома неописуемо сплетался в вакханальный спектр красок.