Page 180 - Тихий Дон
P. 180

— Где сейчас ваш полк?
                     — Не могем знать.
                     — Ну, где вас ранило?
                     — Под деревней тут… недалеко.
                     Казаки о чем-то пошептались, и один из них, придерживая здоровой рукой раненую,
               завязанную холстинным лоскутом, соскочил с повозки.
                     — Ваше  благородие,  погодите  чудок. —  Он  бережно  нес  простреленную,  тронутую
               воспалением  руку,  шел  по  дороге,  улыбаясь  Листницкому  и  увалисто  переставляя  босые
               ноги.
                     — Вы не Вешенской станицы? Не Листницкий?
                     — Да-да.
                     — То-то мы угадали. Ваше благородие, не будет ли закурить? Угостите, Христа ради,
               помираем без табаку!
                     Он держался за крашеный бок двуколки, шел рядом, Листницкий достал портсигар.
                     — Вы б нам уважили с десяточек. Нас ить трое, — просительно улыбнулся казак.
                     Листницкий  высыпал  ему  на  коричневую  объемистую  ладонь  весь  запас  папирос,
               спросил:
                     — Много в полку раненых?
                     — Десятка два.
                     — Потери большие?
                     — Много  побито.  Зажгите,  ваш  благородие,  огоньку.  Благодарствуйте. —  Казак,
               прикуривая,  отстал,  крикнул  вдогон:  —  С  Татарского  хутора,  что  возля  вашего  имения,
               троих ноне убило. Попятнили казаков.
                     Он  махнул  рукой  и  пошел  догонять  свою  подводу.  Ветер  ворошил  на  нем
               неподпоясанную защитную гимнастерку.
                     Командир  полка,  в  который  получил  назначение  сотник  Листницкий,  стоял  в
               Березнягах  на  квартире  у  священника.  Сотник  распрощался  на  площади  с  врачом,
               гостеприимно  предоставившим  ему  место  на  санитарной  двуколке,  и  пошел,  на  ходу
               отряхивая  мундир  от  пыли,  расспрашивая  встречных  о  местопребывании  штаба  полка.
               Навстречу  ему  пламенно-рыжий  бородач  фельдфебель  вел  солдата  в  караул.  Он  козырнул
               сотнику, не теряя ноги, ответил на вопрос и указал дом. В помещении штаба было затишно,
               как  и  во  всяком  штабе,  находящемся  далеко  от  передовых  позиций.  Писари  никли  над
               большим  столом,  у  трубки  полевого  телефона  пересмеивался  с  невидимым  собеседником
               престарелый  есаул.  На  окнах  просторной  хаты  брунжали  мухи,  и  по-комариному  ныли
               далекие  телефонные  звонки.  Вестовой  провел  сотника  к  командиру  полка  на  квартиру.  В
               передней  недружелюбно  встретил  его  высокий,  с  треугольным  шрамом  на  подбородке,
               чем-то расстроенный полковник.
                     — Я  командир  полка, —  ответил  он  на вопрос  и,  выслушав  о  том,  что  сотник  честь
               имеет  явиться  в  его  распоряжение,  молча,  движением  руки  пригласил  его  в  комнату.  Уж
               закрывая  дверь  за  собой,  он  поправил  волосы  жестом  беспредельной  усталости,  сказал
               мягким  монотонным  голосом:  —  Мне  вчера  передали  об  этом  из  штаба  бригады.  Прошу
               садиться.
                     Он расспрашивал Листницкого о прежней службе, о столичных новостях, о дороге; и за
               все время короткого их разговора ни разу не поднял на собеседника отягощенных какой-то
               большою усталостью глаз.
                     «Надо  полагать,  что  задалось  ему  на  фронте.  Вид  у  него  смертельно  усталый», —
               соболезнующе подумал сотник, разглядывая высокий умный лоб полковника. Но тот, словно
               разубеждая его, эфесом шашки почесал переносье, сказал:
                     — Подите, сотник, познакомьтесь с офицерами, я, знаете ли, не спал три ночи. В этой
               глухомани нам, кроме карт и пьянства, нечего делать.
                     Листницкий,  козыряя,  таил  в  усмешке  жесткое  презренье.  Он  ушел,  неприязненно
               вспоминая встречу, иронизируя над тем уважением, которое невольно внушили ему усталый
   175   176   177   178   179   180   181   182   183   184   185