Page 173 - Тихий Дон

Всадники, забирая вправо, двигались шагом. Четверо лежали под сосной молча, тая
дыхание.
— …аухт, капраль! — донесло ветром молодой звучный голос.
Григорий приподнял голову: шесть венгерских гусар, в красивых, расшитых шнурами
куртках, ехали кучкой. Передний, на вороном крупном коне, держал на руке карабин и
негромко басовито смеялся.
— Крой! — шепнул урядник.
«Гу-гу-гак!» — гукнул залп.
«Ака-ка-ка — ка-ак!» — залаяло позади эхо.
— Чего вы? — испуганно крикнул из-за сосен Кошевой — и по лошадям: — Тррр,
проклятый! Взбесился! Тю, черт! — Голос его прозвучал отрезвляюще громко.
По хлебам скакали, разбившись, цепкой, гусары. Один из них, тот, который ехал
передним на сытом вороном коне, стрелял вверх. Последний, отставший, припадая к шее
лошади, оглядывался, держал левой рукой кепи.
Чубатый вскочил первый и побежал, путаясь ногами в житах, держа наперевес
винтовку. Саженях в Ста взбрыкивала и сучила ногами упавшая лошадь, около нее без кепи
стоял венгерский гусар, потирая ушибленное при падении колено. Он что-то крикнул еще
издали и поднял руки, оглядываясь на скакавших вдали товарищей.
Все это произошло так быстро, что Григорий опомнился только тогда, когда Чубатый
подвел пленника к сосне.
— Сымай, вояка! — крикнул он, грубо рванув к себе палаш.
Пленник растерянно улыбнулся, засуетился. Он с готовностью стал снимать ремень, но
руки его заметно дрожали, ему никак не удавалось отстегнуть пряжку. Григорий осторожно
помог ему, и гусар — молодой, рослый, пухлощекий парень, с крохотной бородавкой,
прилепившейся на уголке бритой верхней губы, — благодарно ему улыбаясь, закивал
головой. Он словно обрадовался, что его избавили от оружия, пошарил в карманах,
оглядывая казаков, достал кожаный кисет и залопотал что-то, жестами предлагая покурить.
— Угощает, — улыбнулся урядник, а сам уж щупал в кармане бумажку.
— Закуривай на чужбяк, — хохотнул Силантьев.
Казаки свернули цигарки, закурили. Черный трубочный табак крепко ударил в головы.
— Винтовка его где? — с жадностью затягиваясь, спросил урядник.
— Вот она. — Чубатый показал из-за спины простроченный желтый ремень.
— Надо его в сотню. В штабе небось нуждаются в «языке». Кто погонит, ребяты? —
спросил урядник, перхая и обводя казаков посоловелыми глазами.
— Я провожу, — вызвался Чубатый.
— Ну, гони.
Пленный, видимо, понял, заулыбался кривой, жалкой улыбкой; пересиливая себя, он
суетился, вывернул карманы и совал казакам помятый влажный шоколад.
— Русин их… русин… нихт австриц! — Он коверкал слова, смешно жестикулировал и
все совал казакам пахучий мятый шоколад.
— Оружие есть окромя? — спросил его урядник. — Да ты не лопочи, не поймем все
одно. Ливорверт есть? Бах-бах есть? — Урядник нажал мнимый спуск.
Пленный яростно замотал головой.
— Не есть! Не есть!
Он охотно дал себя обыскать, пухлые щеки его дрожали.
Из разорванных на колене рейтуз стекала кровь, виднелась на розовом теле ссадина. Он
прикладывал к ней носовой платок, морщился, чмокал губами, безумолчно говорил… Кепи
его осталось возле убитой лошади, он просил позволения сходить взять одеяло, кепи и
записную книжку, в ней ведь фотография его родных. Урядник тщетно силился его понять и
безнадежно махнул рукой:
— Гони.
Чубатый взял у Кошевого своего коня, сел, поправляя винтовочный ремень, указал