Page 175 - Тихий Дон

— Полохнул он его… — глухо проговорил урядник, проезжая, испуганно косясь на
белесые вихры убитого, никло торчавшие на покривленной голове.
Казаки ехали молча до места стоянки сотни. Сгущались сумерки. Черную перистую
тучу гнал с запада ветерок. Откуда-то с болота подползал пресный запах мочажинника,
ржавой сырости, гнилья; гукала выпь. Дремная тишина прерывалась звяком конской сбруи,
случайным стуком шашки о стремя, хрустом хвои под копытами лошадей. Над просекой
меркли на стволах сосен темно-рудые следы ушедшего солнца. Чубатый часто курил.
Тлеющий огонек освещал его толстые, с выпуклыми черными ногтями пальцы, крепко
сжимавшие цигарку.
Туча наплывала над лесом, подчеркивая, сгущая кинутые на землю линялые,
непередаваемо-грустные краски вечера.

XIII

Операция по захвату города началась рано утром. Пехотные части, имея на флангах и в
резерве кавалерию, должны были повести наступление от леса с рассветом. Где-то
произошла путаница: два полка пехоты не пришли вовремя; 211-й стрелковый полк получил
распоряжение переброситься на левый фланг; во время обходного движения, предпринятого
другим полком, его обстреляла своя же батарея; творилось несуразное, губительная путаница
коверкала планы, и наступление грозило окончиться если не разгромом наступающих, то, во
всяком случае, неудачей. Пока перетасовывалась пехота и выручали артиллеристы упряжки
и орудия, по чьему-то распоряжению направленные ночью в болото, 11-я дивизия пошла в
наступление. Лесистая и болотистая местность не позволяла атаковать противника широким
фронтом, на некоторых участках эскадронам нашей кавалерии приходилось идти в атаку
повзводно. Четвертая и пятая сотни 12-го полка были отведены в резерв, остальные уже
втянулись в волну наступления, и до оставшихся донесло через четверть часа гул и трясучий
рвущийся вой:
— «Ррр-а-а-а-а — р-а-а-а-а — ррр-а-а-а!..»
— Тронулись наши!
— Пошли.
— Пулемет-то частит.
— Наших, должно, выкашивает…
— Замолчали, а?
— Добираются, значит.
— Зараз и мы любовнику потянем, — отрывочно переговаривались казаки.
Сотни стояли на лесной поляне. Крутые сосны жали глаз. Мимо, чуть не на рысях,
прошла рота солдат. Молодецки затянутый фельдфебель приотстал; пропуская последние
ряды, крикнул хрипато:
— Не мни ряды!
Рота протопотала, звякая манерками, и скрылась за ольховой зарослью.
Совсем издалека, из-за лесистого увала, удаляясь, опять приплыл ослабевший
перекатистый крик: «Ра-аа — а-урр-ррра-а-а!.. Аа-а!..» — и сразу, как обрезанный, крик
смолк. Густая, нудная нависла тишина.
— Вот когда добрались!
— Ломают один одного… Секутся!
Все напряженно вслушивались, но тишина стояла непроницаемая. На правом фланге
громила наступающих австрийская артиллерия и частой строчкой прошивали слух
пулеметы.
Мелехов Григорий оглядывал взвод. Казаки нервничали, кони беспокоились, будто
овод жалил. Чубатый, повесив на луку фуражку, вытирал сизую потную лысину, рядом с
Григорием жадно напивался махорочным дымом Мишка Кошевой. Все предметы вокруг
были отчетливо и преувеличенно реальны, — так бывает, когда не спишь всю ночь.