Page 184 - Тихий Дон

— Слушаюсь.
Поехали рысью. Подруженьки-березки стояли на отшибе у леска тесной кучей. За ними
томила глаза нерадостная прожелтень низкорослой сосны, курчавилось редкое мелколесье,
кустарник, помятый скакавшими через него австрийскими обозами. Справа, издалека, давил
землю артиллерийский гром, здесь же, у березок, было несказанно тихо. Земля впитывала
богатую росу, розовели травы, все яркоцветные, наливные в предосеннем, кричащем о
скорой смерти цвету. Листницкий остановился возле березок, рассматривая в бинокль
взгорье, сугорбившееся за лесом. К нему на медную головку шашки села, расправляя
крылышки, пчела.
— Глупая, — сожалеюще и тихо сказал Бунчук, осуждая пчелиный промах.
— Что? — Листницкий оторвался от бинокля.
Бунчук глазами указал ему на пчелу, и Листницкий улыбнулся.
— Горек будет ее мед, как вы думаете?
Ответил ему не Бунчук. Откуда-то из-за дальней купы сосен пулемет взлохматил
тишину пронзительным сорочьим чечеканьем, разбрызг воющих пуль пронизал березки, на
гриву сотникова коня, кружась и колеблясь, упала ссеченная пулей ветка.
Они скакали к деревушке, понукая лошадей криками, плетьми. Вслед им без единой
передыши кончал австрийский пулемет ленту.
После Листницкому неоднократно приходилось встречаться с вольноопределяющимся
Бунчуком, и всегда он поражался той непреклонной воле, которая светлела в жестких глазах
Бунчука, дивился и не мог разгадать, что хранилось за неуловимой скрытностью, висевшей
тучевой тенью на лице такого простого с виду человека. Бунчук и говорил как-то
недосказанно, с улыбкой, зажатой в твердом углу губ, будто шел, обходя одному ему
известную правду по кривой, извилистой стежке. Его перевели в пулеметную команду.
Недели через полторы (полк стал на суточный отдых) Листницкий по дороге к командиру
сотни догнал Бунчука. Тот шел мимо сожженного сарая, игриво помахивая кистью левой
руки.
— А-а, вольноопределяющийся!
Бунчук повернул голову и, козыряя, посторонился.
— Куда вы идете? — спросил Листницкий.
— К начальнику команды.
— Нам по пути, кажется?
— Кажется, да.
Они шли по улице разрушенной деревни некоторое время молча. Во дворах, около
редких уцелевших стодолов, суетились люди, проезжали верховые, прямо посреди улицы
дымилась полевая кухня с длинным хвостом дожидавшихся в очереди казаков; сверху
точилась промозглая мелкая сырость.
— Ну как, изучаете войну? — косо глянув на шагавшего чуть позади Бунчука, спросил
Листницкий.
— Да… пожалуй, изучаю.
— Что вы думаете делать после войны? — почему-то спросил Листницкий, глядя на
волосатые руки вольноопределяющегося.
— Кто-то посеянное будет собирать, а я… погляжу. — Бунчук сощурил глаза.
— Как вас понять?
— Знаете, сотник (еще пронзительнее сощурился тот), поговорку: «Сеющий ветер
пожнет бурю»? Так вот.
— А вы бы без аллегорий, яснее.
— И так ясно. Прощайте, сотник, мне налево.
Бунчук приложил волосатые пальцы к козырьку казачьей фуражки, свернул влево.
Пожимая плечами, сотник долго провожал его взглядом.
«Что он, оригинальничает или просто человек с чудинкой?» — раздраженно думал
Листницкий, шагая в опрятную землянку командира сотни.