Page 260 - Тихий Дон

— Голубок мой! То-то ты да переменился!.. — Дарья всплеснула руками. — Ты как
будто чужой… Видишь, приехала проведать… Наши не пускали: «Куда тебя понесет?!» Нет,
думаю, поеду, проведаю родимого… — тарахтела она, прижимаясь к мужу, заглядывая в
глаза ему увлажненными глазами.
А у вагонов толпились казаки; глядя на них, покрякивали, перемигивались, нудились.
— Подвалило счастье Петру…
— Моя волчиха не приедет, отроилась.
— Там у ней без Нестора десятеро!
— Мелехов хучь бы своему взводу на ночушку бабу пожертвовал… На бедность на
нашу… Кх-м!..
— Пойдемте, ребята! Кровью изойдешь, глядючи, как она к нему липнет!
В этот момент Петр не помнил, что собирался бить жену смертным боем — ласкал ее
на людях, гладил большим обкуренным пальцем писаные дуги ее бровей, радовался. Дарья
тоже забыла, что только две ночи назад спала она в вагоне с драгунским ветеринарным
фельдшером, вместе с ней ехавшим из Харькова в полк. У фельдшера были необычайно
пушистые и черные усы, но ведь все это было две ночи назад, а сейчас она со слезами
искренней радости обнимала мужа, смотрела на него правдивыми ясными глазами.

X

По возвращении из отпуска есаул Евгений Листницкий получил назначение в 14-й
Донской казачий полк. В свой полк, в котором служил раньше и из которого ему пришлось
еще до Февральского переворота так позорно бежать, он не явился, а прямо заехал в штаб
дивизии, и начальник штаба, молодой генерал с громкой донской дворянско-казачьей
фамилией, легко устроил ему перевод.
— Я знаю, есаул, — говорил он Листницкому, уединяясь с ним в своей комнате, — что
вам трудно будет работать в старой обстановке, потому что казаки настроены против вас,
ваше имя для них одиозно, и, разумеется, будет благоразумней, если вы поедете в
Четырнадцатый полк. Там исключительно славный подбор офицеров, да и казаки потверже,
посерее — большинство из южных станиц Усть-Медведицкого округа. Там вам лучше будет.
Ведь вы, кажется, сын Николая Алексеевича Листницкого? — помолчав, спросил генерал и,
получив утвердительный ответ, продолжал: — Со своей стороны могу заверить, что мы
ценим офицеров таких, как вы. В наше время даже среди офицерского состава большинство
двурушников. Ничего нет легче, как переменить веру, а то и двум богам молиться… —
горько закончил начштаба.
Листницкий с радостью принял перевод. В этот же день он выехал в Двинск, где
находился 14-й полк, а через сутки уже представился командиру полка, полковнику
Быкадорову, и с удовлетворением осознал правдивость слов начштаба дивизии: офицеры в
большинстве — монархисты; казаки, на треть разбавленные старообрядцами
Усть-Хоперской, Кумылженской, Глазуновской и других станиц, были настроены отнюдь не
революционно, на верность Временному правительству присягали неохотно, в событиях,
кипевших вокруг, не разбирались, да и не хотели разбираться — в полковой и сотенные
комитеты прошли казаки подхалимистые и смирные… С радостью вздохнул Листницкий в
новой обстановке.
Среди офицеров он встретил двух сослуживцев по Атаманскому полку, державшихся
обособленно; остальные были на редкость сплочены, единодушно, открыто поговаривали о
восстановлении династии.
Полк около двух месяцев простоял в Двинске, собранный в единый кулак и
отдохнувший, подтянутый. До этого сотни, прикрепленные к пешим дивизиям, бродили по
фронту от Риги до Двинска, но в апреле чья-то заботливая рука слила все сотни — полк был
наготове. Казаки, опекаемые суровым офицерским надзором, выходили на ученье,
выкармливая лошадей, жили размеренной улиточной жизнью, оставаясь без всякого