Page 309 - Тихий Дон

винтовкой щербатый матрос-черноморец.
— Ты думал — мы обознались? Нет, мы не промахнулись, его вытянули! — задыхаясь,
говорил Чубатый.
Адъютант, молодой подъесаул, затравленно озирался, гладил волосы потной ладонью и
не чувствовал ни холода, жегшего лицо, ни боли от удара прикладом. Чубатый и матрос
немного отвели его от вагона.
— Через таких вот чертей и бунтуются люди, и революция взыграла через таких…
У-у-у, ты, коханый мой, не трясись, а то осыпешься, — пришептывал Чубатый и, сняв
фуражку, перекрестился. — Держись, господин подъесаул!
— Приготовился? — играя маузером и шалой белозубой улыбкой, спросил Чубатого
матрос.
— Го-тов!
Чубатый еще раз перекрестился, искоса глянул, как матрос, отставив ногу, поднимает
маузер и сосредоточенно жмурит глаз, — и, сурово улыбаясь, выстрелил первый.
Под Чаплином полк случайно ввязался в бой, происходивший между анархистами и
украинцами, потерял трех казаков убитыми и насилу прорвался, с большим трудом
прочистив путь, занятый эшелонами какой-то стрелковой дивизии.
Через трое суток головной эшелон полка уже выгружался на станции Миллерово.
Остальные застряли в Луганске.
Полк в половинном составе (остальные разъехались по домам еще со станции) пришел
в хутор Каргин. На другой день с торгов продавали трофеи: приведенных с фронта отбитых у
австрийцев лошадей, делили денежные суммы полка, обмундирование.
Кошевой и остальные казаки с хутора Татарского выехали домой вечером. Поднялись
на гору. Внизу, над белесым ледяным извивом Чира, красивейший в верховьях Дона, лежал
хутор Каргин. Из трубы паровой мельницы рассыпчатыми мячиками выскакивал дым; на
площади чернели толпы народа; звонили к вечерне. За Каргинским бугром чуть виднелись
макушки верб хутора Климовского, за ними, за полынной сизью оснеженного горизонта,
искрился и багряно сиял дымный, распластавшийся вполнеба закат.
Восемнадцать всадников миновали курган, подпиравший три обыневшие дикие
яблоньки, и свежей рысью, поскрипывая подушками седел, пошли на северо-восток.
Морозная, воровски таилась за гребнем ночь. Казаки, кутаясь в башлыки, временами
переходили на полевой намет. Резко, звучно до боли щелкали подковы. На юг текла из-под
конских копыт накатанная дорога; по бокам леденистая пленка снега, прибитого недавней
ростепелью, держалась, цепляясь за травяные былки, при свете месяца блестела и
переливалась меловым текучим огнем.
Казаки молча торопили коней. Стекала на юг дорога. Кружился на востоке в
Дубовеньком буераке лес. Мелькали сбочь конских ног филейные 48 петли заячьих
следов. Над степью наборным казачьим поясом-чеканом лежал нарядно перепоясавший небо
Млечный Путь.

* ЧАСТЬ ПЯТАЯ *

I

Глубокой осенью 1917 года стали возвращаться с фронта казаки. Пришел постаревший
Христоня с тремя казаками, служившими с ним в 52-м полку. Вернулись уволенные по
чистой, по-прежнему голощекий Аникушка, батарейцы Томилин Иван и Яков Подкова, за
ними — Мартин Шамиль, Иван Алексеевич, Захар Королев, нескладно длинный Борщев; в

48 филе — здесь: вязаная сеткою (ячейками) работа (например, рыболовные сети)