Page 313 - Тихий Дон

его от остальных офицеров полка. Казаки относились к нему с явным уважением, пожалуй,
даже с большим, чем к командиру полка.
Изварин подолгу беседовал с Григорием, и тот, чувствуя, как вновь зыбится под его
ногами недавно устойчивая почва, переживал примерно то же, что когда-то переживал в
Москве, сойдясь в глазной лечебнице Снегирева с Гаранжой.
Вскоре после Октябрьского переворота у них с Извариным происходил следующий
разговор.
Обуреваемый противоречиями, Григорий осторожно расспрашивал о большевиках:
— А вот скажи, Ефим Иванович, большевики, по-твоему, как они — правильно али нет
рассуждают?
Углом избочив бровь, смешливо морща нос, Изварин кхакал:
— Рассуждают? Кха-кха… Ты, милый мой, будто новорожденный… У большевиков
своя программа, свои перспективы и чаяния. Большевики правы со своей точки зрения, а мы
со своей. Партия большевиков, знаешь, как именуется? Нет? Ну, как же ты не знаешь?
Российская социал-демократическая рабочая партия! Понял? Рабо-чая! Сейчас они
заигрывают и с крестьянами и с казаками, но основное у них — рабочий класс. Ему они
несут освобождение, крестьянству — новое, быть может, худшее порабощение. В жизни не
бывает так, чтобы всем равно жилось. Большевики возьмут верх — рабочим будет хорошо,
остальным плохо. Монархия вернется — помещикам и прочим будет хорошо, остальным
плохо. Нам не нужно ни тех, ни других. Нам необходимо свое , и прежде всего
избавление от всех опекунов — будь то Корнилов, или Керенский, или Ленин. Обойдемся на
своем поле и без этих фигур. Избавь, боже, от друзей, а с врагами мы сами управимся.
— Но большинство казаков за большевиков тянут… знаешь?
— Гриша, ты, дружок, пойми вот что — это основное: сейчас казаку и
крестьянину с большевиками по пути. Знаешь почему?
— Ну?
— Потому… — Изварин крутил носом, округляя его, смеялся: — Потому, что
большевики стоят за мир, за немедленный мир, а казакам война вот где сейчас сидит!
Он звонко шлепал себя по тугой смуглой шее и, выравнивая изумленно вздыбленную
бровь, кричал:
— Поэтому казаки пахнут большевизмом и шагают с большевиками в ногу. Но-о-о, как
толь-ко кон-чит-ся вой-на и большевики протянут к казачьим владениям руки, пути
казачества и большевиков разойдутся! Это обоснованно и исторически неизбежно. Между
сегодняшним укладом казачьей жизни и социализмом — конечным завершением
большевистской революции — непереходимая пропасть…
— Я говорю… — глухо бурчал Григорий, — что ничего я не понимаю… Мне трудно в
этом разобраться… Блукаю я, как в метель в степи…
— Ты этим не отделаешься! Жизнь заставит разобраться, и не только заставит, но и
силком толкнет тебя на какую-нибудь сторону.
Разговор этот происходил в последних числах октября. А в ноябре Григорий случайно
столкнулся с другим казаком, сыгравшим в истории революции на Дону немалую роль, —
столкнулся Григорий с Федором Подтелковым, и после недолгих колебаний вновь
перевесила в его душе прежняя правда.
В этот день изморосный дождь сеялся с полудня. Перед вечером прояснело, и Григорий
решил пойти на квартиру к станичнику, подхорунжему 28-го полка Дроздову. Четверть часа
спустя он уже вытирал о подстилку сапоги, стучался в дверь квартиры Дроздова. В комнате,
заставленной тщедушными фикусами и потертой мебелью, кроме хозяина, сидел на складной
офицерской койке, спиной к окну, здоровый, плотный казак с погонами вахмистра
гвардейской батареи. Ссутулив спину, он широко расставил ноги в черных суконных
шароварах, разложил на круглых широких коленях такие же широкие рыжеволосые руки.
Гимнастерка туго облегала его бока, морщинилась под мышками, чуть не лопалась на
широченной выпуклой груди. На скрип двери он повернул короткую полнокровную шею,