Page 343 - Тихий Дон

— Артиллерии-то много? Пушечек, пушечек?
— Служил, а службы не знаешь! — с холодным бешенством сказал Григорий и так
ворохнул глазами, что хозяина, будто обмороком, кинуло в сторону. — Служил, а не
знаешь!.. Какое ты имеешь право расспрашивать меня о численности наших войск и о наших
планах? Вот отведу тебя на допрос…
— Господ… офицер! Голу… голуб!.. — целиком глотая концы слов, давился
побелевший хозяин, чернел щербатинами в полузатворенном рту. — По глу… по глупости!
Простите!..
За чаем Григорий как-то случайно поднял на него взгляд, заметил, как резко, будто при
молнии, моргнули у того глаза, — а когда приобнажили их ресницы, выражение было иное,
ласковое и почти обожающее. Семья хозяина — жена и две взрослые дочери
переговаривались шепотом. Григорий не допил второй чашки, ушел в свою комнату.
Вскоре пришли откуда-то шесть казаков четвертой сотни 2-го запасного, стоявшие на
квартире вместе с Григорием. Они шумно пили чай, переговаривались, смеялись. Григорий,
уже засыпая, слышал обрывки их разговора. Один рассказывал (Григорий узнал по голосу
взводного Бахмачева, казака Луганской станицы), остальные изредка вставляли замечания.
— При мне дело было. Приходят трое шахтеров Горловского района, с рудника номер
одиннадцать, говорят, мол, так и так, такая у нас собралась гарнизация, и есть нуждишка в
оружии — сделитесь чем можете. А ревкомовец… Да ить я сам слыхал! — повысил он голос,
отвечая на чью-то невнятную реплику. — Говорит: «Обращайтесь, товарищи, к Саблину, а у
нас ничего нету». Как это ничего нету? А я знаю, что лишние винтовки были. Тут не в том
дело… Ревность проявилась, что ввязываются мужики.
— И правильно! — заговорил другой. — Дай им справу, а они — не то будут воевать,
не то нет. А коснись дело земли — руки протянут.
— Знаем мы эту шерсть! — басил третий.
Бахмачев раздумчиво позвенел чайной ложкой о стакан; стукая ею в такт своим словам,
раздельно сказал:
— Нет, не годится такое дело. Большевики для всего народа идут на уступки, а мы —
хреновые большевики. Лишь бы Каледина спихнуть, а там прижмем…
— Да ить, милый человек! — убеждающе восклицал чей-то ломкий, почти
мальчишеский альт: — Пойми, что нам давать не из чего! Удобной земли на пай падает
полторы десятины, а энта — суглинок, балки, толока. Чего давать-то?
— С тебя и не берут, а есть такие, что богаты землей.
— А войсковая земля?
— Покорнейше благодарим! Свою отдай, а у дяди выпрашивай?.. Ишь ты, рассудил!
— Войсковая самим понадобится.
— Что и гутарить.
— Жадность заела!
— Какая там жадность!
— Может, припадет своих казаков верховских переселить. Знаем мы иховы земли —
желтопески одни.
— То-то и оно!
— Не нам кроить, не нам и шить.
— Тут без водки не разберешься.
— Эх, ребята! Надысь громили тут винный склад. Один утоп в спирту, захлебнулся.
— А зараз бы выпил. Так, чтоб по ребрам прошлась.
Григорий в полусне слышал, как казаки стелили на полу, зевали, чесались, тянули те же
разговоры о земле, о переделах.
Перед рассветом под окном бацнул выстрел. Казаки повскакивали. Натягивая
гимнастерку, Григорий не попадал в рукава. На бегу обулся, схватил шинель. За окном
лузгой сыпались выстрелы. Протарабанила подвода. Кто-то заливисто и испуганно кричал
возле дверей: