Page 390 - Тихий Дон

— Томилин Иван. — Сотник, поворачиваясь, огляделся.
— Я артиллерист, — отозвался Томилин.
— Записываешься? Нам и артиллеристы нужны.
— Пиши… э-эх!
Захар Королев, Аникушка, с ними еще несколько человек подняли батарейца на смех:
— Мы тебе из вербы пушку выдолбим!
— Тыквами будешь заряжать, картошка замест картечи!
С шутками и смехом записалось шестьдесят казаков. Последним объявился Христоня.
Он подошел к столу, сказал с расстановочкой:
— Намулюй, стал быть, меня. Только наперед говорю, что драться не буду.
— Зачем же тогда записываться? — раздраженно спросил сотник.
— Погляжу, господин офицер. Поглядеть хочу.
— Пишите его. — Сотник пожал плечами.
С майдана расходились чуть ли не в полдень. Решено было на другой же день
отправляться на поддержку мигулинцев.
Наутро на площади из шестидесяти добровольцев собралось только около сорока.
Петро, щеголевато одетый в шинель и высокие сапоги, оглядел казаков. На многих синели
заново нашитые погоны с номерами прежних полков, иные красовались без погонов. Седла
пухли походными вьюками, в тороках и сумах — харчи, бельишко, запасенные с фронта
патроны. Винтовки — не у всех, холодное оружие — у большинства.
На площади собрались провожать служивых бабы, девки, детишки, старики. Петро,
гарцуя на отстоявшемся коне, построил свою полусотню, оглядел разномастных лошадей,
всадников, одетых кто в шинели, кто в мундиры, кто в брезентовые дождевые плащи,
скомандовал трогаться. Отрядик шагом поднялся на гору, казаки хмуро оглядывались на
хутор, в заднем ряду кто-то выстрелил. На бугре Петро надел перчатки, расправил
пшеничные усы и, поворачивая коня так, что он, часто переступая, пошел боком, крикнул,
улыбаясь, придерживая левой рукой фуражку:
— Со-о-тня, слушай мою команду!.. Рысью марш!..
Казаки, стоя на стременах, махнули плетьми, зарысили. Ветер бил в лица, трепал
конские хвосты и гривы, сулил дождик. Начались разговоры, шутки. Под Христоней
споткнулся вороной трехвершковый конь. Хозяин огрел его плетюганом, выругался: конь,
сколесив шею, перебил на намет, вышел из ряда.
Веселое настроение не покидало казаков до самой станицы Каргинской. Шли с полным
убеждением, что никакой войны не будет, что мигулинское дело — случайный налет
большевиков на казачью территорию.

XXIV

В Каргинскую приехали перед вечером. В станице уже не было фронтовиков — ушли
на Мигулинскую. Петро, спешив свой отряд на площади, возле магазина купца Левочкина,
пошел к станичному атаману на квартиру. Его встретил рослый, могучего сложения
смуглолицый офицер. Одет он был в длинную просторную рубаху, без погонов,
подпоясанную кавказским ремешком, казачьи шаровары с лампасами, заправленные в белые
шерстяные чулки. В углу тонких губ висела трубка. Коричневые, с искрой глаза глядели
вывихнуто, исподлобно. Он стоял на крыльце, покуривая, глядя на подходившего Петра. Вся
массивная фигура его, выпуклые чугунно крепкие валы мышц под рубашкой на груди и
руках изобличали в нем присутствие недюжинной силы.
— Вы — станичный атаман?
Офицер выдохнул из-под никлых усов ворох дыма, пробаритонил:
— Да, я станичный атаман. С кем имею честь говорить?
Петро назвался. Пожимая его руку, атаман чуть наклонил голову:
— Лиховидов Федор Дмитриевич.