Page 392 - Тихий Дон

подписали предложенное им постановление о выселении всех «мужиков», не принимавших
участия в защите Дона. И на другой же день десятки подвод, набитых солдатами, с
гармошками и песнями, потянулись к Наполову, Чернецкой слободке. Из иногородних лишь
несколько молодых солдат, предводительствуемые Василием Стороженко, служившим в 1-м
пулеметном полку, бежали к красногвардейцам.
Атаман еще по походке узнал в Петре офицера — выходца из нижних чинов. Он не
пригласил Петра в комнату, говорил с оттенком добродушной фамильярности:
— Нет, милейший, делать вам в Мигулинской нечего. Без вас управились — вчера
вечером получили телеграмму. Поезжайте-ка обратно да ждите приказа. Казаков хорошенько
качните! Такой большой хутор — и дал сорок бойцов?! Вы им, мерзавцам, накрутите холки!
Ведь вопрос-то об их шкурах! Будьте здоровы, всего доброго!
Он пошел в дом, с неожиданной легкостью неся свое могучее тело, шаркая подошвами
простых чириков. Петро направился к площади, к казакам. Его осыпали вопросами:
— Ну, как?
— Что там?
— Пойдем на Мигулин?
Петро, не скрывая своей обрадованности, усмехнулся:
— Домой! Обошлись без нас.
Казаки улыбались, — толпясь, пошли к привязанным у забора коням. Христоня даже
вздохнул, будто гору с плеч скидывая, хлопнул по плечу Томилина:
— Домой, стал быть, пушкарь!
— То-то бабы теперь по нас наскучили.
— Зараз тронемся.
Посоветовавшись, решили не ночевать, ехать сейчас же. Уже в беспорядке, кучей
выехали за станицу. Если в Каргинскую шли неохотно, редко перебивая на рысь, то оттуда
придавили коней, неслись вовсю. Местами скакали наметом; глухо роптала под копытами
зачерствевшая от бездорожья земля. Где-то за Доном, за дальними гребнями бугров,
лазоревая крошилась молния.
В хутор приехали в полночь. Спускаясь с горы, выстрелил Аникушка из своей
австрийской винтовки, громыхнули залпом, извещая о возвращении. В ответ по хутору
забрехали собаки, и, чуя близкий дом, дрожа, с выхрипом проржал чей-то конь. По хутору
рассыпались в разные стороны.
Мартин Шамиль, прощаясь с Петром, облегченно крякнул:
— Навоевались. То-то добро!
Петро улыбнулся в темноту, поехал к своему базу.
Коня вышел убрать Пантелей Прокофьевич. Расседлал его, завел в конюшню. В курень
пошли вместе с Петром.
— Отставили поход?
— Ага.
— Ну и слава богу! Хучь бы и век не слыхать.
Жаркая со сна, встала Дарья. Собрала мужу вечерять. Из горницы вышел полуодетый
Григорий; почесывая черноволосую грудь, насмешливо пожмурился на брата:
— Победили, что ль?
— Останки борща вот побеждаю.
— Ну, это куда ни шло. Борщ-то мы одолеем, особенно ежели мне навалиться в
подмогу…
До пасхи о войне было ни слуху ни духу, а в страстную субботу прискакал из
Вешенской нарочный, взмыленного коня бросил у коршуновских ворот, гремя по порожкам
шашкой, взбежал на крыльцо.
— Какие вести? — с порога встретил его Мирон Григорьевич.
— Мне атамана. Вы будете?
— Мы.