Page 522 - Тихий Дон

далеким кружным путем еще перед боем пошел в обход, сделал десятиверстный круг и,
внезапно вывернувшись из-за бугра, ударил атакой по коноводам. Все смешалось. Коноводы
вылетели с лошадьми из отножины Красного яра, некоторым казакам успели подать коней, а
над остальными уже заблестели клинки заамурцев. Многие безоружные коноводы
пораспускали лошадей, поскакали врассыпную. Пехота, лишенная возможности стрелять, из
опасения попасть в своих, как горох из мешка, посыпалась в яр, перебралась на ту сторону,
беспорядочно побежала. Те из конных (а их было большинство), которые успели переловить
коней, ударились к хутору наперегонки, меряя, «чья добрее».
В первый момент, как только на крик повернул голову и увидел конную лаву,
устремляющуюся на коноводов, Петро скомандовал:
— По коням! Пехота! Латышев! Через яр!..
Но добежать до своего коновода он не успел. Лошадь его держал молодой парень
Андрюшка Бесхлебнов. Он наметом шел к Петру; две лошади, Петра и Федота Бодовскова,
скакали рядом по правой стороне. Но на Андрюшку сбоку налетел красноармеец в
распахнутой желтой дубленке, сплеча рубанул его, крикнув:
— Эх ты, вояка, растакую!..
На счастье Андрюшки, за плечами его болталась винтовка. Шашка, вместо того чтобы
секануть Андрюшкину, одетую белым шарфом, шею, заскрежетала по стволу, визгнув,
вырвалась из рук красноармейца и распрямляющейся дугой взлетела в воздух. Под
Андрюшкой горячий конь шарахнулся в сторону, понес щелкать. Кони Петра и Бодовскова
устремились следом за ним…
Петро ахнул, на секунду стал, побелел, пот разом залил ему лицо. Глянул Петро назад:
к нему подбегало с десяток казаков.
— Погибли! — кричал Бодовсков. Ужас коверкал его лицо.
— Сигайте в яр, казаки! Братцы, в яр!
Петро владел собой, первый побежал к яру и покатился вниз по тридцатисаженной
крутизне. Зацепившись, он порвал полушубок от грудного кармана до оторочки полы,
вскочил, отряхнулся по-собачьи, всем телом сразу. Сверху, дико кувыркаясь,
переворачиваясь на лету, сыпались казаки.
В минуту их нападало одиннадцать человек. Петро был двенадцатым. Там, наверху,
еще постукивали выстрелы, звучали крики, конский топот. А на дне яра попадавшие туда
казаки глупо стрясали с папах снег и песок, кое-кто потирал ушибленные места. Мартин
Шамиль, выхватив затвор, продувал забитый снегом ствол винтовки. У одного паренька,
Маныцкова, сына покойного хуторского атамана, щеки, исполосованные мокрыми стежками
бегущих слез, дрожали от великого испуга.
— Что делать? Петро, веди! Смерть в глазах… Куда кинемся? Ой, побьют нас!
Федот заклацал зубами, кинулся вниз по теклине, к Дону.
За ним, как овцы, шарахнулись и остальные.
Петро насилу остановил их:
— Стойте! Порешим… Не беги! Постреляют!
Всех вывел под вымоину в красноглинистом боку яра, предложил, заикаясь, но
стараясь сохранить спокойный вид:
— Книзу нельзя идтить. Они далеко погонют наших… Надо тут… Расходись по
вымоинам… Троим на эту сторону зайтить… Отстреливаться будем!.. Тут можно осаду
выдержать…
— Да пропадем же мы! Отцы! Родимые! Пустите вы меня отсель!.. Не хочу… Не
желаю умирать! — завыл вдруг белобрысый, плакавший еще и до этого, парнишка
Маныцков.
Федот, сверкнув калмыцким глазом, вдруг с силой ударил Маныцкова кулаком в лицо.
У парнишки хлынула носом кровь, спиной он осыпал Со стенки яра глину и еле
удержался на ногах, но выть перестал.
— Как отстреливаться? — спросил Шамиль, хватая Петра за руки. — А патронов