Page 518 - Тихий Дон

командующего защитить никто не встал.
— Обижаешь нас, товарищ Лихачев! — уже с явным притворством заговорил
Суяров. — Атаманы, офицеры над нами смывались, плевали на нас, и ты — коммунист —
плюешься. А все говорите, что вы за народ… Эй, кто там есть?.. Уведите комиссара. Завтра
отправим тебя в Казанскую.
— Может, подумаешь? — строго спросил один из сотенных.
Лихачев рывком поправил накинутый внапашку френч, пошел к стоявшему у двери
конвоиру.
Его не расстреляли. Повстанцы же боролись против «расстрелов и грабежей»… На
другой день погнали его на Казанскую. Он шел впереди конных конвоиров, легко ступая по
снегу, хмурил куцый размет бровей. Но в лесу, проходя мимо смертельно-белой березки, с
живостью улыбнулся, стал, потянулся вверх и здоровой рукой сорвал ветку. На ней уже
набухали мартовским сладостным соком бурые почки; сулил их тонкий, чуть внятный
аромат весенний расцвет, жизнь, повторяющуюся под солнечным кругом. Лихачев совал
пухлые почки в рот, жевал их, затуманенными глазами глядел на отходившие от мороза,
посветлевшие деревья и улыбался уголком бритых губ.
С черными лепестками почек на губах он и умер: в семи верстах от Вешенской, в
песчаных, сурово насупленных бурунах его зверски зарубили конвойные. Живому выкололи
ему глаза, отрубили руки, уши, нос, искрестили шашками лицо. Расстегнули штаны и
надругались, испоганили большое, мужественное, красивое тело. Надругались над
кровоточащим обрубком, а потом один из конвойных наступил на хлипко дрожавшую грудь,
на поверженное навзничь тело и одним ударом наискось отсек голову,

XXXII

Из-за Дона, с верховьев, со всех краев шли вести о широком разливе восстания.
Поднялось уже не два станичных юрта. Шумилинская, Казанская, Мигулинская,
Мешковская, Вешенская, Еланская, Усть-Хоперская станицы восстали, наскоро сколотив
сотни; явно клонились на сторону повстанцев Каргинская, Боковская, Краснокутская.
Восстание грозило перекинуться и в соседние Усть-Медведицкий и Хоперский округа. Уже
начиналось брожение в Букановской, Слащевской и Федосеевской станицах; волновались
окраинные к Вешенской хутора Алексеевской станицы… Вешенская, как окружная станица,
стала центром восстания. После долгих споров и толков решили сохранить прежнюю
структуру власти. В состав окружного исполкома выбрали наиболее уважаемых казаков,
преимущественно молодых. Председателем посадили военного чиновника артиллерийского
ведомства Данилова. Были образованы в станицах и хуторах советы, и как ни странно,
осталось в обиходе даже, некогда ругательное, слово «товарищ». Был кинут и
демагогический лозунг: «За Советскую власть, но против коммуны, расстрелов и грабежей».
Поэтому-то на папахах повстанцев вместо одной нашивки или перевязки — белой —
появлялись две: белая накрест с красной…
Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил
молодой — двадцативосьмилетний — хорунжий Кудинов Павел, георгиевский кавалер всех
четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы
править мятежным округом в такое буревое время, но тянулись к нему казаки за простоту и
обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда
шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной
выскочкам. Он всегда скромно одевался, носил длинные, в кружок подрезанные волосы, был
сутуловат и скороговорист. Сухощавое длинноносое лицо его казалось мужиковатым, не
отличимым ничем.
Начальником штаба выбрали подъесаула Сафонова Илью, и выбрали лишь потому, что
парень был трусоват, но на руку писуч, шибко грамотен. Про него так и сказали на сходе:
— Сафонова в штаб сажайте. В строю он негож. У него и урону больше будет, не