Page 517 - Тихий Дон

— Рысью за мной! — скомандовал Григорий и поправил на себе лихачевский маузер.
Ночевали они на Базках. На полу у печи, на соломенной подстилке стонал, скрипел
зубами, метался Лихачев. Григорий при свете лампы промыл и перевязал ему раненое плечо.
Но от расспросов отказался. Долго сидел за столом, просматривая мандаты Лихачева, списки
вешенских казаков-контрреволюционеров, переданные Лихачеву бежавшим Ревтрибуналом,
записную книжку, письма, пометки на карте. Изредка посматривал на Лихачева, скрещивал с
ним взгляды, как клинки. Казаки, ночевавшие в этой хате, всю ночь колготились, выходили к
лошадям и курить в сенцы, лежа разговаривали.
Забылся Григорий на заре, но вскоре проснулся, поднял со стола отяжелевшую голову.
Лихачев сидел на соломе, зубами развязывая бинт, срывая повязку. Он взглянул на Григория
налитыми кровью, ожесточенными глазами. Белозубый рот его был оскален мучительно, как
в агонии, в глазах светилась такая мертвая тоска, что у Григория сон будто рукой сняло.
— Ты чего? — спросил он.
— Какого тебе… надо! Смерти хочу! — зарычал Лихачев, бледнея, падая головой на
солому.
За ночь он выпил с полведра воды. Глаз не сомкнул до рассвета.
Утром Григорий отправил его на тачанке в Вешенскую с кратким донесением и всеми
отобранными документами.

XXXI

В Вешенской к красному кирпичному зданию исполкома резво подкатила тачанка,
конвоируемая двумя конными казаками. В задке полулежал Лихачев. Он встал, придерживая
руку на окровавленной повязке. Казаки спешились; сопровождая его, вошли в дом.
С полсотни казаков густо столпились в комнате временно командующего
объединенными повстанческими силами Суярова. Лихачев, оберегая руку, протолкался к
столу. Маленький, ничем не примечательный, разве только редкостно ехидными щелками
желтых глаз, сидел за столом Суяров. Он кротко глянул на Лихачева, спросил:
— Привезли голубя? Ты и есть Лихачев?
— Я. Вот мои документы. — Лихачев бросил на стол завязанный в мешок портфель,
глянул на Суярова неприступно и строго. — Сожалею, что мне не удалось выполнить моего
поручения — раздавить вас, как гадов! Но Советская Россия вам воздаст должное. Прошу
меня расстрелять.
Он шевельнул простреленным плечом, шевельнул широкой бровью.
— Нет, товарищ Лихачев! Мы сами против расстрела восстали. У нас не так, как у
вас, — расстрелов нету. Мы тебя вылечим, и ты ишо, может, пользу нам принесешь, —
мягко, но поблескивая глазами, проговорил Суяров. — Лишние, выйдите отсель. Ну,
поскореича!
Остались командиры Решетовской, Черновской, Ушаковской, Дубровской и Вешенской
сотен. Они присели к столу. Кто-то пихнул ногой табурет Лихачеву, но тот не сел.
Прислонился к стене, глядя поверх голов в окно.
— Вот что, Лихачев, — начал Суяров, переглядываясь с командирами сотен. — Скажи
нам: какой численности у тебя отряд?
— Не скажу.
— Не скажешь? Не надо. Мы сами из бумаг твоих поймем. А нет — красноармейцев из
твоей охраны допросим. Ишо одно дело попросим (Суяров налег на это слово) мы тебя:
напиши своему отряду, чтобы они шли в Вешки. Воевать нам с вами не из чего. Мы не
против Советской власти, а против коммуны и жидов. Мы отряд твой обезоружим и
распустим по домам. И тебя выпустим на волю. Одним словом, пропиши им, что мы такие
же трудящиеся и чтоб они нас не опасались, мы не супротив Советов…
Плевок Лихачева попал Суярову на седенький клинышек бородки. Суяров бороду
вытер рукавом, порозовел в скулах. Кое-кто из командиров улыбнулся, но чести