Page 57 - Тихий Дон

водкой и лапшой, а снеговые слепящие складки Кавказских гор. — До этого сроду не брал
чужого… бывало, займем черкесский аул, в саклях имение, а я не завидую… Чужое сиречь
от нечистого… А тут поди ж ты… Влез в глаза ковер… с махрами… Вот, думаю, попона
коню будет…
— Мы этих разных разностев повидали. Тоже бывали в заморских землях. — Дед
Гришака пытается заглянуть соседу в глаза, но глубокие глазницы заросли, как буерак
бурьяном, седыми клочьями бровей и бороды; не доберется дед Гришака до глаз, кругом
одна щетинистая непролазь волос.
Он пускается на хитрость; он хочет привлечь внимание соседа ударным местом своего
рассказа, а поэтому начинает без предварительной подготовки прямо с середины:
— И командует есаул Терсинцев: «Взводными колоннами наметом — арш-арш!»
Дед-баклановец вскидывает голову, как строевой конь при звуке трубы; роняя на стол
узловатый кулак, шепчет:
— Пики к бою, шашки вон, баклановцы!.. — Тут голос его внезапно крепчает, мерклые
зрачки блестят и загораются белым, загашенным старостью огнем. —
Баклановцы-молодцы!.. — ревет он, раскрывая пасть с желтыми нагими деснами. — В
атаку… марш-марш!..
И осмысленно и молодо глядит на деда Гришаку и не утирает замызганным рукавом
чекменя щекочущих подбородок слез.
Дед Гришака тоже оживляется.
— Подал он нам этакую команду и махнул палашом. Поскакали мы, а янычиры
построились вот так-то, — он чертит на скатерти пальцем неровный четырехугольник, — в
нас палят. Два раза мы на них ходили — собьют и собьют. Откель ни возьмись, с флангу из
лесочка ихняя конница. Наш командир сотни дает команду. Завернули мы правым крылом,
перестроились — и на них. Вдарили. Стоптали. Какая конница супротив казаков устоит?
То-то и оно. Поскакали они к лесу, воют… Вижу я, скачет попереди меня ихний офицер, на
караковом коне. Молодецкий такой офицер, черные усы книзу, оглядывается все на меня и
пистолет из чехла вынает. А чехло к седлу приторочено… Стрельнул и не попал. Тут
придавил я коня, догоняю его. Хотел срубить, а посля раздумал. Человек ить… Правой рукой
обхватил его поперек, так он, извольте видеть, так из седла и вылетел. Руку мне искусал, а
все ж таки взял я его…
Дед Гришака, торжествуя, глянул на соседа: тот, уронив на грудь огромную угловатую
голову, уснул под шум, уютно всхрапывая.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

I

Сергей Платонович Мохов издалека ведет свою родословную.
В годы царствования Петра I шла однажды в Азов по Дону государева баржа с
сухарями и огнестрельным зельем. Казаки «воровского» городка Чигонаки, угнездившегося
в верховьях Дона, неподалеку от устья Хопра, ночью напали на эту баржу, стражу сонную
перерезали, сухари и зелье разграбили, а баржу затопили.
По цареву приказу из Воронежа пришли войска, «воровской» тот городок Чигонаки
сожгли, казаков, причастных к разбойному на баржу нападению, нещадно в бою разбили, а
взятого в плен есаула Якирку и с ним сорок казаков перевешали на плавучих виселицах, и
для устрашения низовых волновавшихся станиц были пущены качели те вниз по Дону.
Лет десять спустя на том месте, где раньше дымились курени Чигонацкой станицы,
поселились пришлые казаки и те, что уцелели от разгрома. Вновь выросла и опоясалась
боевыми валами станица. С той-то поры и пришел в нее из Воронежского указа царев
досмотрщик и глаз — мужик Мохов Никишка. Торговал он с рук разной, необходимой в