Page 61 - Тихий Дон

Компаньон его, белокурый, с острой бородкой и потаенными щелками глаз, Емельян
Константинович Атепин, заходил редко. Был он женат на бывшей усть-медведицкой
монашке, наплодил с ней за пятнадцать лет супружеской жизни восьмерых детей и большую
часть времени проводил дома. Из полковых писарей вылез Емельян Константинович в люди,
оттуда же принес в семью затхлый душок подхалимства, заискивания. Дети в его
присутствии ходили на цыпочках, говорили шепотом. Каждое утро, умывшись,
выстраивались в столовой в ряд, под черным висячим гробом громадных стенных часов,
мать стояла позади, и едва до спальни долетало сухое покашливанье отца, начинали
разноголосо и фальшиво: «Спаси, господи, люди твоя», потом «Отче наш».
Емельян Константинович успевал одеться к концу молитвы, выходил, щуря щелки
капустных глаз, по-архирейски вытягивал мясистую голую руку. Дети подходили
поочередно и целовали. Емельян Константинович целовал жену в щеку, говорил, нетвердо
выговаривая букву «ч»:
— Полицка, заварила цаек?
— Заварила, Емельян Константинович.
— Налей покрепце.
Магазинную бухгалтерию вел он. Пятнил страницы под жирными заголовками «дебет»
— «кредит» писарским, в кудряшках, почерком. Читал «Биржевые ведомости», без нужды
ущемляя шишкастый нос в золотое пенсне. Со служащими обращался вежливо.
— Иван Петровиц, отпустите целовеку таврицанского ситцику.
Жена звала его Емельяном Константиновичем, дети — папацкой, а приказчики
магазина — Цацой.
Два священника — отец Виссарион и благочинный отец Панкратий — дружбы с
Сергеем Платоновичем не вели, были у них давнишние счеты. Между собой и то жили
неладно. Строптивый кляузник отец Панкратий умело гадил ближним, а вдовый, живший с
украинкой-экономкой отец Виссарион, от сифилиса гундосый, от природы приветливый,
сторонился и не любил благочинного за непомерную гордыню и кляузный характер.
Все, кроме учителя Баланды, имели в хуторе собственные дома. На площади
красовался ошелеванный пластинами, крашенный в синее домище Мохова. Против него на
самой пуповине площади раскорячился магазин со сквозными дверями и слинявшей
вывеской:
«Торговый дом Мохов С.П. и Атепин Е.К.»
К магазину примыкал низкорослый, длинный, с подвалом, сарай, саженях в двадцати от
него — кирпичный перстень церковной ограды и церковь с куполом, похожим на
вызревшую зеленую луковицу. По ту сторону церкви — выбеленные, казенно-строгие стены
школы и два нарядных дома: голубой, с таким же палисадником — отца Панкратия, и
коричневый (чтоб непохож был), с резным забором и широким балконом — отца
Виссариона. С угла на угол двухэтажный, несуразный тонкий домик Атепина, за ним почта,
соломенные и железные крыши казачьих куреней, покатая спина мельницы с жестяными
ржавыми петухами на крыше.
Жили, закрывшись от всего синего мира наружными и внутренними, на болтах,
ставнями. С вечера, если не шли в гости, зачековывали болты, спускали с привязи цепных
собак, и по немому хутору тарахтела лишь деревянным языком стукотушка ночного сторожа.

II

В конце августа Митька Коршунов случайно встретился возле Дона с дочерью Сергея
Платоновича Елизаветой. Он только что приехал из-за Дона и, примыкая к коряге баркас,
увидел крашеную легонькую лодку, легко бороздившую течение. Лодка шла из-под горы,
направляясь к пристани, на веслах сидел Боярышкин. Голая голова его блестела потом, на
лбу и висках вздулись веточки жил.
Митька не сразу узнал Елизавету. На глаза ее падала от соломенной шляпы сизая тень.