Page 671 - Тихий Дон

музлей на руках не хватит! А могилку чем копать? Ее, брат, шашкой не выроешь, земля от
жары на аршин заклекла.
Прохор так спешил, что насилу попал носком сапога в стремя.
Снова выехали на бугор, и тут Прохор, напряженно о чем-то думавший, спросил:
— А что, Пантелевич, не хватит кровицу-то наземь цедить?
— Почти что.
— А как по твоему разумению, скоро это прикончится?
— Как набьют нам, так и прикончится…
— Вот веселая жизня заступила, да черт ей рад! Хоть бы скорей набили, что ли. В
германскую, бывало, самострел палец себе отобьет, и слушают его по чистой домой, а зараз
хоть всю руку оторви себе — все одно заставют служить. Косоруких в строй берут, хромых
берут, косых берут, грызных берут, всякую сволочь берут, лишь бы на двух ногах телипал.
Да разве же так она, война, прикончится? Черт их всех перебьет! — с отчаянием сказал
Прохор и съехал с дороги, спешился, бормоча что-то вполголоса, начал отпускать коню
подпруги.
В хутор Хованский, расположенный неподалеку от Усть-Медведицкой, Григорий
приехал ночью. Выставленная на краю хутора застава 3-го полка задержала его, но, опознав
по голосу своего командира дивизии, казаки, на вопрос Григория, сообщили, что штаб
дивизии находится в этом же хуторе и что начальник штаба сотник Копылов ждет его с часу
на час. Словоохотливый начальник заставы отрядил одного казака, поручив ему проводить
Григория до штаба: напоследок сказал:
— Дюже они укрепились, Григорий Пантелевич, и, должно, не скоро мы заберем
Усть-Медведицу. А там, конешно, кто его знает… Наших силов тоже достаточно, Гутарют,
будто англицкие войска идут с Морозовской. Вы не слыхали?
— Нет, — трогая коня, ответил Григорий.
В доме, занятом под штаб, ставни были наглухо закрыты. Григорий подумал, что в
комнатах никого нет, но, войдя в коридор, услышал глухой оживленный говор. После
ночной темноты свет большой лампы, висевшей в горнице под потолком, ослепил его, в
ноздри ударил густой и горький запах махорочного дыма.
— Наконец-то и ты! — обрадованно проговорил Копылов, появляясь откуда-то из
сизого табачного облака, клубившегося над столом. — Заждались мы, брат, тебя!
Григорий поздоровался с присутствовавшими, снял шинель и фуражку, прошел к
столу.
— Ну и накурили! Не продыхнешь. Откройте же хучь одно окошко, что вы
запечатались! — морщась, сказал он.
Сидевший рядом с Копыловым Харлампий Ермаков улыбнулся:
— А мы принюхались и не чуем, — и, выдавив локтем оконный глазок, с силой
распахнул ставню.
В комнату хлынул свежий ночной воздух. Огонь в лампе ярко вспыхнул и погас.
— Вот это по-хозяйски! На что же ты стекло выдавил? — с неудовольствием сказал
Копылов, шаря по столу руками. — У кого есть спички? Осторожней, тут возле карты
чернила.
Зажгли лампу, прикрыли створку окна, и Копылов торопливо заговорил:
— Обстановка на фронте, товарищ Мелехов, на нынешний день такова: красные
удерживают Усть-Медведицкую, прикрывая ее с трех сторон силами приблизительно в
четыре тысячи штыков. У них достаточное количество артиллерии и пулеметов. Возле
монастыря и еще в ряде мест ими порыты траншеи. Обдонские высоты заняты ими. Ну, и
позиции их — нельзя сказать чтобы были неприступные, но, во всяком случае,
довольно-таки трудные для овладения. С нашей стороны, кроме дивизии генерала
Фицхелаурова и двух штурмовых офицерских отрядов, подошла целиком Шестая бригада
Богатырева и наша Первая дивизия. Но она не в полном составе, пешего полка нет, он где-то
еще под Усть-Хоперской, а конные прибыли все, но в сотнях состав далеко не комплектный.