Page 673 - Тихий Дон

подлинного офицера, но, несмотря на это, казаки относились к нему с уважением, к его
слову прислушивались на штабных совещаниях, и повстанческий комсостав глубоко оценил
его за трезвый ум, покладистый характер и непоказную, неоднократно проявляемую в боях
храбрость.
До Копылова начальником штаба у Григория был безграмотный и неумный хорунжий
Кружилин. Его убили в одном из боев на Чиру, и Копылов, приняв штаб, повел дело умело,
расчетливо, толково. Он так же добросовестно просиживал в штабе над разработкой
операций, как когда-то над исправлением ученических тетрадей, однако, в случае
необходимости, по первому слову Григория бросал штаб, садился на коня и, приняв
командование полком, вел его в бой.
Григорий вначале относился к новому начальнику штаба не без предвзятости, но за два
месяца узнал его ближе и однажды после боя сказал напрямик: «Я о тебе погано думал.
Копылов, зараз вижу, что ошибался, так ты вот чего, извиняй уж как-нибудь». Копылов
улыбнулся, промолчал, но грубоватым этим признанием был, очевидно, польщен.
Лишенный честолюбия и устойчивых политических взглядов, к войне Копылов
относился как к неизбежному злу и не чаял ее окончания. Вот и сейчас он вовсе не
размышлял о том, как развернутся операции по овладению Усть-Медведицкой, а вспоминал
домашних, родную станицу и думал, что было бы неплохо закатиться домой в отпуск, месяца
на полтора…
Григорий долго смотрел на Копылова, потом встал:
— Ну, братцы-атаманцы, давайте расходиться и спать. Нам нечего голову морочить об
том, как брать Усть-Медведицу. За нас теперича генералы будут думать и решать. Поедем
завтра к Фицхелаурову, нехай нас, горемык, уму-разуму поучит… А всчет Второго полка
думаю так: пока наша власть — нынче же командира полка Дударова надобно разжаловать,
лишить всех чиноворденов…
— И порции каши, — вставил Ермаков.
— Нет, без шуток, — продолжал Григорий, — надо нынче же его перевести в
сотенные, а командиром послать Харлампия. Зараз же дуй, Ермаков, туда, примай полк и
утром жди наших распоряжений. Приказ о смене Дударова напишет сейчас Копылов, вези
его с собой. Я так гляжу, Дударев не управится. Ни черта он ничего не понимает и как бы не
подсунул он казаков ишо раз под удар. Пеший бой — это дело такое… Тут нехитро людей в
трату дать, ежели командир — бестолочь.
— Правильно. Я — за смену Дударова, — поддержал Копылов.
— Ты что, Ермаков, против? — спросил Григорий, заметив некое неудовольствие на
лице Ермакова.
— Да нет, я ничего. Мне уж и бровями двинуть нельзя?
— Тем лучше. Ермаков не против. Конный полк его возьмет пока Рябчиков. Пиши,
Михаиле Григорич, приказ и ложись позорюй. В шесть чтобы был на ногах. Поедем к этому
генералу. С собой беру четырех ординарцев.
Копылов удивленно поднял брови:
— Для чего их столько?
— Для вида! Мы ить тоже не лыком шиты, дивизией командуем. — Григорий,
посмеиваясь, ворохнул плечами, накинул внапашку шинель, пошел к выходу.
Он лег под навесом сарая, подстелив попонку, не разуваясь и не снимая шинели. На
базу долго гомонили ординарцы, где-то близко фыркали и мерно жевали лошади. Пахло
сухими кизяками и не остывшей от дневного жара землей. Сквозь дремоту Григорий слышал
голоса и смех ординарцев, слышал, как один из них, судя по голосу — молодой парень,
седлая коня, со вздохом проговорил:
— Эх, братушки, да и набрыдло же! Ночь-полночь — езжай с пакетом, ни сна тебе, ни
покою… Да стой же ты, чертяка! Ногу! Ногу, говорят тебе!..
А другой глуховатым простуженным басом вполголоса пропел:
— «Надоела ты нам, службица, надоскучила. Добрых коников ты наших